Ирина Якимова - Ex ungue leonem: по когтю льва

— Вот только, если твоё снадобье не сработает…

— Я же сказал: у меня есть запасной план, — лицо Давида стало жёстким, но он постарался говорить мягко, успокаивающе. — Что бы ни произошло со снадобьем, Арденсы прекратят существование. Я обещаю тебе это, Мира.

Мира ничего не сказала, но охнула Дара, слышавшая их разговор.

— «Прекратят существование» — что это значит? — спросила Кристина. — Это в каком же смысле… Это неудачная шутка, Давид?

— Шутка? Увы, нет, юная леди! В самом что ни на есть единственном, прямом смысле. На встречу с Арденсами, кроме снадобья, я захвачу также бомбу. И друзья Винсента из «Гроздьев» обещали мне помощь на случай, если кто-то всё же останется жив.

Мира подняла руку к горлу, будто почувствовала на шее удавку.

— Так скоро, Давид! — хрипло проговорила она. — Я знала, что это будет, но не ждала, что это будет так скоро.

Она замолчала, но Давид знал, она ещё не сказала последнего слова. Рот Кристины удивлённо приоткрылся:

— Какой страшный исход для Арденсов! А ты, ты сам?

— Я тоже Арденс.

Девушка протестующее затрясла головой:

— Но ведь может же снадобье подействовать! И тогда все останутся живы… Так ведь?

Давид покачал головой:

— Думаю, бомба будет взорвана в любом случае. Проконтролировать, все ли Арденсы избавились от метки, непросто.

Разговор был закончен. Охотник повернулся, чтобы уйти, но опять ощутил в своей руке горячую ладонь Миры.

— Давид…

Он обернулся — и опять подивился, как глубоки озёра её глаз.

— Давид, я вижу, тебе нравится мой сад. Так останься. Подремли тут, в кресле… А я скажу, чтобы приготовили обед.

И он остался. Сад, и правда, был чудный. От малейшего дуновения ветра осыпались белые лепестки с яблонь-невест, распространяя дурманящий аромат весны. Давид откинулся на спинку кресла. Он любовался танцем белых конфетти и старался не предаваться пустым размышлениям.

К чему они теперь? Всё решено. Давид шёл к этому решению долгие годы. Он видел множество смертей, видел крах и возрождение надежды и всё больше укреплялся в нём. Сначала он цеплялся за старые представления о Земле Страха, о том, кто должен править ею. Он торговался: убрать Арденсов, но оставить Асседи на троне. Потом он разуверился и в Асседи. Казавшийся кощунственным план по избавлению мира от Арденсов, а Земли Страха от владычества Асседи, постепенно начал представляться охотнику, как единственно верный.

Смерти Давид не боялся. Небытие перестало страшить охотника после смерти брата. Даниеля больше нет — это было плохо. Это было больно… Но её величество Смерть с этого времени для него перестала быть загадочной, непостижимой, а, значит, исчез и страх перед ней.

И сейчас он наслаждался покоем. Последний, очень короткий отрезок пути был ясным. Никакие тревоги, страхи, сомнения не затемняли его. Только б суметь запечатлеть в памяти этот последний день покоя в мельчайших деталях, чтобы не забыть его и в вечности! Чтобы его вечность была полна им…

Он не заметил, как задремал. И проснулся оттого, что солнце жгло левую щёку. Ворон, так и не улетевший, насмешливо каркнул где-то над ним. Давид прикрыл глаза козырьком ладони и поглядел наверх, на деревья, за которыми плавился в небе жёлтый диск. Солнце чуть сместилось.

— Прошёл час, — сообщила Мира, и Давид повернулся к ней. Бывшая вампирша отдыхала в кресле рядом, Донат спал в коляске.

— Час! — он всё-таки глянул на карманные часы и окончательно проснулся. — Даже немного больше…

— Ничего. Останешься на обед?

— Простите, леди Вако, но мне пора. Скоро мой поезд.

— О, — она не удержалась от вздоха. — Как же я не хочу тебя отпускать, Давид!

Он поймал её взгляд и долго не отводил глаз.

— Мы же готовились к этому… Мы знали, что так будет.

— Да, — Мира грустно улыбнулась. — Ненавижу провожать людей… на смерть! Постарайся вернуться, Гесси.

— Я постараюсь. Надежда на благополучный исход для Арденсов — есть.

— Твоя вера в лучшее внушает уверенность и мне. Не хочу… — она не договорила…

«…Тебя терять?»

Бездумно Мира подалась вперёд, к нему, а её рука на столе нашла его руку. Но на ласку, даже краткую, женщина не решилась. Испугавшись напряжённого молчания долгого как вечность мгновения, когда их руки соприкасались, она отдёрнула свою, и отвернулась, склонив голову и кусая губы.

— Какой светлой стала Карда, — тогда буднично сказал Давид. Он закрыл глаза и блаженно улыбнулся. — Даже, если завтра — смерть… Сегодня отличный день, чтобы жить.

— Каждый день отличный.

— Слова бывшей вампирки.

Они засмеялись, и Давид поднялся. Да, лучше всего уйти сейчас, пока вокруг всё звенит отголосками смеха, а не рыданий.

— Прощайте, госпожа Вако.

— Тот, кому я говорила «до встречи», теперь ждёт меня в лучшем мире, — она помолчала. — Так что… я ничего не скажу, Давид. Пусть будет, как должно быть. Ты верно сказал: мы оба давно знали, что так будет.

Кристина догнала их у ворот, повторила, что все обязательно останутся живы, и в этот раз они даже поверили ей на мгновение. Дара не подошла попрощаться, но тепло улыбнулась из-за белых деревьев: «Возвращайся!» И он ушёл.

Давид приказал своему кучеру медленно ехать к вокзалу, сам же пошёл пешком. Ветер в последний раз донёс до него запах яблоневых цветов из сада Вако, охотник глубоко вздохнул и опять подумал: отличный день. Лучший день, чтобы жить…

Вспомнив о грядущем деле, он потянулся к жилетному карману за часами и… порезал палец, будто острым краем бумаги. Так и есть: из кармана сюртука торчал уголок сложенного вчетверо листа. Письмо? Тайное письмо?

Давид приказал кучеру остановиться и забрался в экипаж. Здесь он развернул лист.

Десять строк, без подписи. Торопливый женский почерк.

«Такое письмо пишет лишь раз в жизни, но каждая женщина… Я люблю тебя. Я не лгу, не придумываю, не тороплюсь. Я знаю, что такое любовь, я уже любила. После его смерти… Я думала, что замёрзла навсегда, я стала олицетворённой местью. Но в „Тени Стража“ чёрная волна, что несла меня, схлынула, и тогда…

Я увидела тебя. Сон ли, бред ли, но мне сейчас кажется, это ты снял с моего лица маску цвета крови — маску ненависти. Я увидела тебя, и поняла, что опять люблю. И, мне показалось, ты тоже неравнодушен ко мне. Только скрываешь это, бережёшь меня, думая, что как все Арденсы, ты обречён на гибель…

Ты ушёл навсегда, быть может. Но я всё же буду ждать. Вся моя жизнь — ожидание. Там, в Доне, я буду ждать. Буду стоять на площади Ратуши, смотреть в чёрные провалы дверей и молиться, чтобы ты вышел оттуда. Чтобы ты вышел из этой бездны… живым. Подойдёшь ли ты ко мне или уйдёшь прочь — неважно. Я буду молиться, чтобы Бездна отпустила тебя».

Давид перечитал письмо несколько раз, но так и не сумел осознать его смысл. Потом ему представилась дивная картина: Мира, ждущая его на площади Ратуши…