Андрей Быков - Отряд зародышей

— А не врёт монах наш? — высказал сомнение Хорёк, — а вдруг он на самом деле — лазутчик вражий?

— Поглядим, — пожал я плечами, — сейчас мы всё равно проверить этого не можем. А ему с больной ногой у нас месяц валяться, не меньше. Может, что и прояснится за это время, — снарядив арбалет, я послал в цель следующий болт, — а пока будем приглядывать за ним да почаще с ним разговаривать. Правда, с языком у него слабовато…

— А я думаю, что если бы он шпионом был, то уж наш-то язык он бы точно знал, — высказался Дворянчик, — какой смысл посылать человека в чужую страну, если он даже не понимает, о чём местные жители разговаривают?

— А может он — прикидывается, — предположил Полоз, — в заблуждение вводит…

— Не похоже, — покачал я головой, — вроде бы и в самом деле по-нашему почти не говорит… В общем, как я вам и сказал, приглядывайте за ним, чаще с ним разговаривайте и обо всём, что услышите от него, докладывайте мне. Да виду в том, что мы в сомнениях, ему не подавайте. А там разберёмся…

Шло время. Нога монаха постепенно заживала. Да и простуда тоже довольно быстро проходила. Мы старались почаще разговаривать с ним, благодаря чему он узнавал всё больше наших слов, с заметным прилежанием и удовольствием изучая местный язык. Произносимые им слова звучали довольно забавно, с заметным присвистыванием и смягчением некоторых букв. Разговаривал он приблизительно на уровне «твоя моя не понимай, моя твоя не знай, как сказать». И при этом активно использовал мимику лица, жестикуляцию и любые подручные предметы. Но для простоты передачи его речи я буду просто пересказывать, как мы его понимали. К тому же во время разговора он всегда улыбался, о чём бы с ним не говорили. Когда Циркач, удивлённый такой манерой разговора, спросил, почему тот всегда улыбается, монах ответил ему, что в его стране есть поговорка: «Улыбка продлевает жизнь, а хмурое лицо иссушает печень». А так как печень есть средоточие жизни, то и хмуриться лишний раз не стоит, добавил он. Уж лучше улыбаться, верно!? Не согласиться с ним было невозможно, что Циркач и сделал. Кстати, борец наш с большим интересом просмотрел найденную у монаха книгу и подробно расспросил Дзюсая, что за приёмы такие изображены на картинках.

Ответ нашего гостя не мало поразил нас. Оказывается, это не приёмы какого-то неведомого нам воинского искусства, а некий путь самопознания и совершенствования, проходя по которому, человек обретает внутренний покой, умиротворённость и спокойствие духа, познаёт мир и взращивает в себе любовь ко всему окружающему.

Озадаченно почесав в затылке, Циркач перелистал книгу, нашёл подходящий, по его мнению рисунок и, ткнув в него пальцем, ехидно поинтересовался:

— Так это он, значит, от большой любви к ближнему своему мечом ему по шее рубит?

На рисунке было изображено, как один человек выкручивает другому руку с мечом и, заставив его согнуться, рубит сверху своим мечом по шее противника.

Коротко взглянув на рисунок, Дзюсай чуть заметно улыбнулся и ответил:

— Останавливая агрессию нападающего, мы тем самым отправляем его в высший мир, к вечному блаженству. Одновременно мы избавляем этот, и без того несовершенный мир от излишнего проявления жестокости со стороны непросветлённого истинным знанием злодея…

— Ни хрена себе ты завернул, — невольно восхитился Грызун, — это что же, получается, что когда я кошель у богатея на рынке подрезал, я избавлял его от излишнего груза золота, отягчающего его пояс и совесть? И тем самым спасал его душу и помогал этому миру совершенствоваться? За что ж тогда меня в тюрьму отправляли?

— Деяния твои не могут быть признаны правильными потому, что брал ты не своё и путём не праведным. Вот если бы ты смог в разговоре убедить богатого человека добром отдать тебе золото его, да потом сам раздал бы его нуждающимся, тогда твои деяния были бы признаны истинно верными.

— Ну, хорошо, — согласился Грызун, — пусть так. Но почему же тогда меня хотели упрятать за решётку только за то, что я выиграл пари? А ведь на кону стояло не много ни мало, а целых две тысячи золотых дукров!

Хорёк удивлённо присвистнул, тут же присоединившись к дружному хохоту всех окружающих. Уж мы-то знали, чего стоят пари, с Грызуном заключаемые!

— Не понимаю, — вежливо улыбнулся монах, — объясните, почему вы смеётесь?

— Поспорил я понимаешь, с одним подвыпившим купцом на эти самые две тысячи, что не сможет он монетку из тарелки с вином вытащить, а я смогу, — пустился в разъяснения Грызун, — И условия ему обговорил, что и как делать должно. Он ведь сам на это согласился! И я, понятное дело, пари это выиграл! Так он же меня ещё и мошенником обозвал, и в суд подал! И суд его правоту признал! Вот и где, спрашивается, справедливость?

— А в чём была суть спора, — поинтересовался Дзюсай, — могу я узнать все подробности?

— Э, нет! — отгородился от него ладонями Грызун, — я просто так свои секреты не раскрываю. Хочешь узнать, в чём суть, давай пари заключим. Тогда и узнаешь.

— Грызун! — предостерегающе подал я голос.

— А чего, сержант? — повернул тот ко мне невинное лицо, — он же сам этого хочет…

— Грызун, — повторил я, показывая кулак, — у тебя все сами хотят. Да и денег у монаха всё равно нет. На что спорить будешь?

— На что? — Грызун озадаченно поскрёб подбородок, — А пускай он, ежели проиграет, обучит меня тем приёмам, что в книжке его нарисованы. А уж как да на что их использовать, я сам определюсь.

Дзюсай, внимательно слушавший наш разговор, попросил объяснить ему кое-что из того, что он не понял. Подумав немного, он сказал, что, мол, он с предложением Грызуна согласен. Только на случай своего выигрыша он деньги брать не будет. Не положено, мол, монаху к золоту тянуться. А потому Грызун, коли проиграет, будет все пожелания монаха исполнять. Ну, там — постирать, помыть и другое разное, по мелочи. До самого Дзюсаева отъезда с поста пограничного. Вроде слуги, в общем, будет.

Грызун, абсолютно уверенный в своём выигрыше, с лёгкостью согласился. Я, не видя в условиях пари денежной зависимости ни одного из спорщиков, тоже дал своё согласие.

— Ну, гляди, — начал Грызун, — вот монетка, видишь?

Он показал монаху серебряную монету и поставил на стол неглубокую тарелку.

— Я кладу в тарелку эту монету, — продолжал он, — и наливаю вино.

Взяв со стола кувшин с вином, Грызун влил в тарелку вино. Немного. Оно едва-едва прикрыло монетку сверху. Отставив кувшин в сторону, Грызун сказал:

— Суть дела в следующем. Нужно достать монетку так, чтоб не замочить руки в вине. Нельзя пытаться вытащить монетку ножом, вилкой или ещё каким-либо предметом, нельзя прикасаться к тарелке и переворачивать или наклонять её, чтоб вылить вино. И нельзя вино выпить. Если ты, соблюдая все эти условия, достанешь монетку, тогда ты выиграл. Если нет, то тогда это сделаю я. И ты, соответственно, проиграл!