Дмитрий Емец - Ладья света

Фулона поднялась на холм и долго стояла, подняв лицо к темнеющему небу. Травы пели ночную песнь. Вокруг лежало поле грядущего боя. Присутствия стражей мрака пока не ощущалось, но нот само место вселяло тревогу.

Оглядывая дуг, валькирия золотого копья обнаружила несколько заметных искажений пространства. Аккуратная такая вредоносная работа Правильно они сделали, что не телепортировались. Могло бы размазать так, что мало бы не показалось.

Оруженосцы быстро и толково разложили палатки. Ильга и Хола, уставшие больше прочих, сразу полезли в них спать. Было слышно, как они ворочаются внутри, расстилая коврики и жалуясь на жизнь.

— Неудобно! Жестко! Тут какие-то колючки! — простонала Ильга.

— Чего тебе неудобно? Неудобно спать на потолке, битом стекле и углях костра! С остальным еще можно смириться! — заявила Малара.

Она спокойно стояла, подставив лицо мелкому дождю. Потом отошла далеко на луг, разделась и скользнула в высокую траву, купаясь в ней. Хаара, мерзнущая в трех свитерах, вглядывалась в темноту, где, ухая, каталась по мокрой траве Малара.

— Что она делает? Она какая-то больная! — сказала Хаара и, чихнув от холода, стала дуть на окоченевшие руки.

— Зато мы с тобой здоровые! Хочешь таблеточку? — сказала Гелата, смягчая свои слова улыбкой.

Мефодий развел костер. Дрова им пришлось собирать по дороге и тащить с собой, поскольку ясно было, что на болотистом лугу ничего не найти. Дафна и Ирка сели к костру греться. Огонь еще не разгорелся. Ветер бросал дым то в одну, то в другую сторону, и он ел глаза.

— Чимоданова не хватает! — пожалела Дафна. — Он бы сейчас поймал какую-нибудь ящерицу, съел ее сырой и оставил бы от нее один глаз, чтобы пугать валькирий.

— Ты веришь, что валькирий можно напутать глазом ящерицы? — удивился Меф.

— Ну, валькирий не знаю, а меня можно, если, скажем, я найду его в чае!

Дафна говорила, как обычно, улыбалась, но Ирка заметила, что она часто с тревогой поглядывает на Мефодия. При этом старается делать это незаметно, через костер

«Она его очень любит, — подумала Ирка. — Но любит не так, как я Багрова! Я Матвея неровно люблю, то люблю, то он меня дико раздражает. Пять раз в день я могу его ненавидеть и пять раз в день находить очень милым… А Дафна, она как такое солнце — всегда светит и любит одинаково».

Ирка потрогала глинистую землю. Очень скоро, когда взойдет солнце, она будет стоять здесь с рункой в строю валькирий. В любом случае Мефу предстоит сражаться раньше. Групповой бой, конечно, будет завершающим.

— Слушай, а ведь завтра… — медленно начала Ирка.

— «Завтра» не существует! Когда наступит завтра, оно будет уже «сегодня»! — быстро сказала Дафна, торопливостью в голосе предупреждая Ирку, что эту тему лучше оставить.

— Ну и что, что я положила помидоры вместе с твоей зубной настой! Не смей говорить, что в голове у меня петрушка! — донесся из палатки негодующий голос Бэтлы, ссорившейся со своим оруженосцем.

— Хорошо. В голове у тебя салат! — отозвался оруженосец.

— Как она терпит? Я бы своего за такое убила! — сказала Радулга с такой простой убежденностью, что Ирке стало не по себе. Алик с большой суетливостью подбрасывал в костер сырые ветки и расплодил столько дыма, что Ирка, задохнувшись, закашлялась и отбежала к болоту.

У болота сидел Антигон и что-то воровато уплетал. Заметив Ирку, он поспешно выплюнул лягушачью лапку, и на его украшенном рыжими бакенбардами лице появилось выражение чиновничьего благомыслия.

— А я тут… это… природою любуюсь! Прекрасный вечер, гадская хозяйка!

— Лучше не бывает! — сказала Ирка и отошла, чтобы не мешать Антигону любоваться «природою». Она заметила, что карманы у кикимора сильно оттопыриваются, а один из них даже шевелится.

Бессмертный щенок носился за Депрей, облаивая его так звонко, что передние лапы щенка от лая подбрасывало над землей. Кот относился к приставаниям довольно лениво, хотя всякую другую собаку давно исполосовал бы когтями, будь она хоть с кабана. Сейчас же Депря делал вид, что испугался, и даже взбежал на крышу новенькой палатки Ильги, насквозь продрав ее когтями.

Отогревшись у костра, Мефодий затеял возню с двумя мощными оруженосцами. Когда один из них сам себе обеспечил вывих запястья, а другой слишком понадеялся на свой мышечный корсет и не учел, что прямой удар в печень лучше все-таки блокировать, на Мефодия набросилось уже оруженосцев восемь и примерно три или четыре валькирии. Все, разумеется, без оружия. Меф уходил, не позволяя себя зажать, а когда совсем доставали, мячиком перекатывался через костер. При этом Буслаев ухитрялся шутить и корчил настолько выразительные рожи, что это очень снижало градус серьезности боя.

Тщедушный оруженосец Радулги в бой не лез, а прыгал на куче хвороста и, размахивая планшетом, безостановочно вопил:

— Бей Буслая! Да что ж вы все делаете?! Плюсик вверх и сразу кнопку удара! Так мы его мигом завалим!

— Ты чего, перегрелся? Какую кнопку? — хмуро поинтересовалась Радулга.

Услышав голос хозяйки, Алик сразу сник. Ушки у него стали красные, а носик, напротив, побледнел.

— Э-э… Я в детстве в приставку играл. Там, когда этот гад кувыркается, надо сразу плюсик вверх давить — и удар!

Мало-помалу противники Мефа стали уставать, и бой принимал все более комические очертания. В Буслаева стали бросать ветками и шишками. И опять он укорачивался так, что едва один из двадцати снарядов попадал в цель.

Меф начал уже зазнаваться и ощущать себя великим, как вдруг острое чувство опасности до тошноты пронзило его и заставило пригнуться. И оказалось, вовремя. Над головой у него пролетело метровое бревно. Мефодий еще не успел выпрямиться, когда кто-то сгреб его в охапку, как пушинку вскинул над головой, и Буслаев безошибочно ощутил, что сейчас улетит в болото.

— Сдаюсь! Зигя, перестань! — завопил Меф. Он сам не знал, почему крикнул «3игя». Видимо, дело было в зашкаливающей мощи.

Огромная сила спохватилась, сникла, и Буслаев был сравнительно культурно опущен на травку. Перед ним стояла раскрасневшаяся Брунгильда. Когда Меф повернулся к ней, она смутилась и, как маленькая девочка, сунула палец в рот.

— Прости, пожалуйста! Я… сама не знаю… Тебе не больно? — спросила она.

— Нет. Но если бы я улетел в болото, мне было бы неприятно! — уточнил Меф.

Брунгильда продолжала держать палец во рту. По мере того как азарт уходил, лицо ее становилось все более озабоченным.

— Ой! Мне же нельзя поднимать больше двух килограммов! И я себе занозу под ноготь засадила! Это не опасно? — спохватилась она.

— Если заражение не начнется — нет! — успокоил ее Меф.

Он не учел, с кем имеет дело. Брунгильда побледнела и, нянча палец, ушла погружаться в адские бездны своей мнительности.