Галина Романова - Собачья работа

Сегодня у князя был первый допрос. До этого пан Вышонец по очереди беседовал со всеми нами, не исключая даже Агнешки, правда, с девочкой он разговаривал при мне и матери. Сестра не выдала брата ни единым словом. Она и впрямь его не боялась, несмотря на то что своими глазами видела обращение. Более того, Агнешка высказала смелую мысль: оказывается, когда она убежала, брат внушил волкопсам отыскать ее в лесу и охранять до того момента, когда ее найдут. Ну и фантазия у этого ребенка! Я бы точно не смогла такое придумать.

Правда, потом дело дошло до меня, и пришлось напрягать мозги, пытаясь объяснить необъяснимое. А дознавателю очень хотелось знать, правда ли то, что оборотень трижды сталкивался со мной и все три раза я уходила от него целая и невредимая? Да, правда. А почему? Откуда я знаю? Спросите у Витолда… Мы обязательно спросим у подсудимого, а пока хотим услышать вашу версию. Так почему? Не знаю. А если подумать?

Нет, ответ у меня был. Но что-то подсказывало, что не стоит о нем сейчас говорить. И вообще лучше держать в тайне нашу с ним первую ночь. Я тогда не знала, что князь — оборотень. Тогда он был для меня только мужчиной, нуждавшимся в утешении. Я после того случая несколько дней провела в тревоге — а что, если у меня будет ребенок? На войне-то я береглась как умела: некогда думать о детях, а тут про все забыла. Но мое тело все решило за меня — в тот же день, когда Витолда арестовали, у меня началось кровотечение.

Помнится, на войне я ненавидела свое тело за эти дела. Мало того, что резкие спазмы мешали сосредоточиться, и порой хотелось просто лечь, свернуться калачиком и ни о чем не думать. Мужчины помалкивали и делали вид, что ничего не замечают. А я была готова все на свете проклинать и радовалась, когда время от времени случались сбои. Теперь я тоже радовалась, но немного по-другому. Если бы все получилось, если бы у меня был ребенок от князя, орден Орла ни за что не выпустил бы из рук такой ценный «опытный образец». Не прошло бы и недели, как я оказалась бы в соседней с князем клетке. Самец и самка. Брр… Я залпом допила вино, чтобы хоть как-то успокоиться.

А сегодня у него первый допрос. Пока я тут сижу в «Кровавой Мари», с ним беседует дознаватель. Зачитывает ему показания свидетелей, спрашивает… Рядом непременно «подорлик», довольный тем, что удастся заполучить для исследований такой экземпляр. О чем они с ним разговаривают? «Как давно вы стали оборотнем?» «Что вы для этого делали?» «Заключали ли вы договоры с темными силами?» «Что они вам обещали? Мировое господство? Деньги? Что?» А что он мог им сказать? Он же не виноват в том, что таким родился! Он не может отвечать за дела своих предков, за то, что стал первенцем. Правда, он убил двух человек — Мирчо Хаша и его вдову. Но и убийца-то не он, а оборотень! Сам Витолд даже не помнил об этом. Разве можно судить человека за то, чего он не совершал?!

Я поняла, что должна его увидеть. Миновало уже две недели, началась третья с тех пор, как Витолд попал в подземелья. Сегодня утром за завтраком пан Вышонец сказал, что намерен завершить дело до наступления очередного полнолуния, то есть до того момента, как оборотень вырвется на свободу.

Я еще сидела над кружкой, когда в таверну ввалилось несколько человек.

— О, кого я вижу! — приснопамятный Гусь направился ко мне, раскинув руки для объятий. — Ты вернулась, Дайна?

— А я никуда не уезжала.

— Да тут вот слушок прошел, что тебя того… оборотень порвал?

— Нет, как видишь. — Рука крепче стиснула стакан.

Вокруг засмеялись.

— Да чего ей сделается? — усмехались знакомые и незнакомые. — Она ж баба! Там давно все порвано. Иль у тебя так долго мужика не было, что все заросло и хоть заново дыру проделывай?

— Не твое дело.

— Где уж нам! Ты вон с какими шляхтичами расхаживаешь, до тебя не достать!

Это Гусь вспомнил про Тодора Хаша, с которым я недели три назад выпивала тут же, в таверне, отмечая перемирие.

— А как же, — послышались другие голоса. — Высоко пташка взлетела! Крылышки-то не болят?

— Как бы у тебя зубы не заболели, — проворчала я в ответ, но тихо. Не хватало еще нарваться на драку. Конечно, у меня хороший меч, да и дерусь я неплохо, но выстоять в одиночку против десятка мужиков? Это невозможно. Сомнут числом, даже если успеть прижаться к стене. Не доберутся с мечами, используют лавку, как таран. А получить деревяшкой в живот — кратчайшая дорога на тот свет. Одна радость — сейчас, днем, тут почти все трезвые и понимают, что будут жертвы. Живой я не дамся и кого успею с собой прихватить — еще вопрос. Никому не хочется со мной за компанию отправляться в Бездну. И было бы из-за чего. Тем более что я еще и своя — такая же пехота, ту же грязь в походах месила, в тех же переделках бывала, тоже осталась живой.

— Повезло тебе, — еще со злобой, но уже остывая, ибо был слишком трезв, чтобы этого не понимать, процедил Гусь. — А вот Сусленя он задрал.

— Кто, оборотень?

— А то кто ж? Не слыхала, что ль?

Со всех сторон послышались голоса — мол, верно, так оно и было. Кое-кто из шутников и острословов пытался высказываться в том смысле, что, увидав меня на узкой дорожке, оборотень так перепугался, что сам кинулся сдаваться «орлам». Шутку подхватили, обсасывая на все лады — и что его мой протез напугал, и что «дырку проделать» не смог и решил покончить с собой от позора. Знали бы они…

Настроение испортилось. Понимая, что этим только дам пищу для новых шуток, я бросила на стол серебряный грош за недопитую бутылку вина и ушла из таверны.

Не люблю ездить верхом — и умею плохо, и садиться-слезать из-за протеза тяжело. Потому взяла коня за уздечку и зашагала прочь. Шла, не чуя ног, и остановилась только в двух шагах от ратуши, замерла как вкопанная. Рядом находилась городская тюрьма, похожая на ратушу как две капли воды. Наверное, строили одновременно и решили особенно не ломать голову. Все равно именно в ратуше обычно происходит суд. И путешествие из одного здания в другое часто является предпоследним в жизни — если последним считать путь на эшафот.

У князя сегодня был первый допрос. Что спрашивал у него пан Вышонец? Что отвечал ему Витолд? Применяли ли к нему «особые» приемы? Нет, князя не должны были пытать, если речь не шла о государственной измене. Но вот оборотень запросто мог попробовать и клещи, и каленое железо. И не важно, что он в человеческом облике. Зло многолико и коварно, чего его жалеть?

У боковых дверей, ведущих в тюрьму, подле коновязи стояла знакомая лошадь, крытая попоной с гербом ордена Орла — распластавшей крылья двуглавой хищной птицей. Значит, брат Домагощ еще здесь. И значит, они его все-таки… Сволочи! Они не «орлы» — они стервятники!

Мимо того сарая старались не ходить. Прежде там был деревенский овин, но потом командование превратило его в пыточную. Хватали и волокли всех — мародеров и дезертиров, подозреваемых в шпионаже и просто пленных. Наш полк стоял тут уже четвертую неделю, пытаясь дождаться хоть каких-то распоряжений от вышестоящего командования, а пока ловили и тащили на допрос всех, кто мог рассказать хоть что-то интересное. О том, где какие банды мародеров бесчинствуют, вырезая мирное население. О том, нет ли поблизости врага. О том, что происходит в округе.