Галина Романова - Собачья работа

Я многое видела, но от этого зрелища внутри все похолодело, а низ живота заныл от неожиданной резкой боли, как при месячных. Если бы Тодор не удерживал меня, наверное, рухнула бы на пол. А так вцепилась в руки мужчины как в единственную опору, с легким ужасом и одновременно облегчением чувствуя, как под штаниной что-то теплое стекает по ноге. Рядом, уткнувшись носом в подол материнской юбки, тонко визжала Агнешка.

Наконец все закончилось. На полу среди обрывков одежды распластался крупный песочно-серый зверь, мало похожий на волка и еще меньше — на пса. Оборотень. Тот самый, которого я ночью видела над тушей убитого им дейноха. Тот самый, кого брат Домагощ заманил в ловчую яму. Тот, кто чудом улизнул оттуда и кого он достал здесь и сейчас. С трудом приподнявшись на дрожащих передних лапах-руках, оборотень обвел все вокруг мутным, ничего не выражающим взглядом. Удавка, совсем скрывшаяся в густой шерсти, по-прежнему стягивала его горло, он с хрипом дышал разинутой пастью, роняя слюну. Зрелище было не слишком привлекательное, но неожиданно меня осенило. Я вспомнила все и поняла удивление «подорлика». Крапивные щи! Еще до того, как наесться мяса убитого им дейноха, оборотень попробовал человеческую еду — щи и хлеб. И это помогло ему снова стать человеком…

Ненадолго. Ибо то существо, которое сейчас скорчилось на полу, дрожа и скаля клыки, никак не могло быть князем Витолдом.

— Позвольте вам представить, — в голосе брата Домагоща зазвучало торжество, — перед вами тот самый оборотень, гроза и проклятие рода князей Пустопольских!

Закатив глаза, княжна Ярослава со стоном упала в обморок.

Два Черных Ястреба смотрели друг на друга. Сидевший между ними Черный Коршун, глава магов ордена, тихо перебирал пожелтевшие от времени листы. Чернила почти выцвели, но нужные слова еще читались. Все трое молчали. Они должны были принять нелегкое решение. И дело было не только в случайно обнаруженной расписке, про которую все давным-давно забыли и чисто случайно не выкинули как мусор. Дело было в том, что во все это вмешались «орлы». И вопросом чести для враждующего с ними ордена Ястреба стало испортить коллегам-конкурентам работу.

Тихо скрипнула дверь. Двое младших братьев ввели третьего. Руки он держал за спиной, был без верхней одежды, в одной льняной рубашке, даже без пояса, но смотрел спокойно, с полным равнодушием к своей судьбе.

— Вы хотели меня видеть? — поинтересовался он.

— Да. Время пришло. Решение принято.

— Понял. Казнь?

— Не совсем. Видите ли, в этом деле появились новые обстоятельства.

— Простите, я не понимаю.

— Ваша личность!.. Вижу, вы не в курсе? Зачитайте ему, брат!..

Черный Коршун встал, поднес к глазам листок с выцветшими от времени чернилами.

Вот все и кончилось.

Скажу сразу — происшедшее меня просто ошеломило. Я целые сутки после этого никак не могла прийти в себя и провела несколько часов в своей комнате, наедине с терзавшей болью. Болью не только моральной, но и физической — как всегда сразу после полнолуния тело-предатель вспомнило о своем естестве, и я до вечера провалялась на постели, свернувшись калачиком и тихо поскуливая. На войне приходилось терпеть, стиснув зубы и стараясь ничем не выдать своего состояния, мучительно переживая от того, что кто-то увидит, заметит, неправильно поймет. Но здесь и сейчас… после того зрелища, которому стала свидетельницей…

Витолд — оборотень. Князь — оборотень. Мой князь, мой мужчина, которого я обнимала этой ночью, который целовал меня и прижимался всем телом, пытаясь слиться воедино. Оборотень, который трижды встречался на пути и все три раза не причинил вреда. Оборотень, которого пытались убить за то, что он таков, каков есть. И который меня нанял…

Да и не только я переживала случившееся. Челядь ходила как в воду опущенная. Госпожа Мариша горько плакала, сидя в людской. Переход от радости к горю оказался слишком внезапным, и многие просто были в шоке, не зная, что думать и чему верить. Некоторые гайдуки и многие шляхтичи разъехались из замка. Кто мог — вернулся в свои дома, у кого дома не было — предпочли вовсе покинуть город.

Собиралась в дорогу и княжна Ярослава. Девушка проплакала весь день напролет, запершись в своих покоях, а на другое утро вышла и перед завтраком заявила присутствующим, что не желает оставаться невестой оборотня и разрывает помолвку. Ее отец был полностью согласен с дочерью. Княгиня Эльбета, ни тем более Генрих Хаш ей не возражали, так что уже через несколько часов поезд несостоявшейся княгини Пустопольской должен был покинуть замок.

Но нашлись и те, кто не потерял присутствия духа. Таковыми оказались пан Матиуш Пустополь, а также отец и сын Хаши. Внезапно лишившись родственника и соперника, Матиуш словно расцвел и, едва Витолд был заключен под стражу, начал раздавать приказания. Кстати, он оказался единственным, кто пытался задержать княжну Ярославу, отговорить ее от поспешного отъезда.

Генрих Хаш ему в этом не препятствовал. Казалось, он полностью смирился с тем, что вместо одного князя Пустопольем теперь будет управлять другой. Старый рыцарь умел держать себя в руках.

На другое утро после ареста Витолда меня вызвали в рабочий кабинет князя. Еще с порога я случайно услышала негромкие резкие голоса.

— Я имею на это полное право! — Это был голос пана Матиуша, в котором звучали новые нотки. — Я — будущий князь Пустополь! И Эльбета должна стать моей женой!

— Вот как? — Голос Генриха Хаша оставался спокойным и ровным.

— Да. Она — вдова. Теперь, когда Витолда больше нет, ей придется искать себе защитника. Женщина не может управлять княжеством. Это — дело мужчины, ведь так? Я предложил ей руку и сердце.

— И что она?

— Отказалась! — Княжеский родственник насмешливо фыркнул. — Сказала, что не нуждается во мне! Она что, не понимает, что у нее нет другого выхода? Ей придется стать чьей-то женой! Витолда ей окрутить не удалось…

Услышав эти слова, я разозлилась и несколько раз стукнула кулаком в дверь. Голоса смолкли. Оба собеседника уставились на меня. По лицу милсдаря Генриха нельзя было сказать, что он испытывает какие-то эмоции. А вот развалившийся в кресле рядом пан Матиуш кипел от негодования.

— Дайна Брыльская по вашему приказанию прибыла, — сказала я, переступив порог и осмотревшись.

Пан Матиуш смерил меня взглядом. Перемены в его поведении были разительны — за какие-то сутки передо мной предстал другой человек. Но странное дело — я не испытывала ни страха, ни почтения, несмотря на то, что княжеский родственник уставился мне прямо в лицо.

— Панна Брыльская, — Генрих Хаш поднял воспаленные глаза в сеточке мелких морщин, — вас вызвали затем, чтобы сообщить, что в ваших услугах более не нуждаются. Вы свободны и можете покинуть город в любой момент. Никто и ни под каким видом не станет чинить вам препятствий. Если хотите, уезжайте хоть сегодня…