Мэгги Стивотер - Похитители грёз

— Нет.

Маска с грохотом упала на пол. Адам пораженно уставился туда, где Ронан схватил его за запястье. Ронан чувствовал свое собственное сердцебиение и стук сердца Адама через его запястье.

Тут же он освободил его и отпустил. Он поднял маску. И вернул ее на стену. Но пульс при этом не успокоился. Он не взглянул на Адама.

— Не надо, — сказал он. Но он не знал, что просил Адама не делать. Возможно, версия маски у его отца была полностью безопасна. Вполне вероятно, что она становилась смертельной только на голове Ронана.

Внезапно он не мог выдержать ничего этого: ни грез своего отца, ни дома своего детства, ни собственной кожи.

Он ударил кулаком по стене. Суставы вонзились в штукатурку, и штукатурка впилась в кожу. В момент он ощутил, как разорвалась кожа. Он оставил слабый оттиск своего гнева на стене, но она не треснула.

— Ох, да ладно, Линч, — сказал Адам. — Ты пытаешься сломать руку?

— Что это было? — позвал Гэнси из другой комнаты. Ронан понятия не имел, что это было, но он сделал это снова. А затем он пнул один из обеденных стульев. Швырнул высокую корзину с магнитофонами и свистульками напротив стены.

Сорвал несколько маленьких рамок с креплений. Раньше он бывал зол, но теперь он был ничем. Просто суставами и искрами боли.

Его рука резко остановилась на замахе.

Захват Гэнси был крепким, а его лицо в двух дюймах от лица Ронана не выражало веселья. Его взгляд одновременно светился молодостью и опытом. Больше опытом, чем молодостью.

— Ронан Линч, — сказал он. Это был голос, который Ронан не мог не слушать. В нем была вся та уверенность, которой у Ронана не было. — Прекрати это сейчас же. Иди, взгляни на мать. И затем мы уезжаем.

Гэнси держал руку Ронана на секунду дольше, чтобы удостовериться, что тот понял смысл верно, а затем бросил его руку и повернулся к Адаму.

— Ты просто собирался там стоять?

— Ага, — ответил Адам.

— Скромно для тебя, — заметил Гэнси.

В ответе Адама не было горячности.

— Я не могу справиться с его демонами.

Блу вообще ничего не сказала, но она ждала в дверях, пока Ронан к ней не присоединился. А потом, пока остальные двое начали приводить в порядок столовую, она сопроводила Ронана в гостиную. Это была не настоящая гостиная, никому больше не нужны были гостиные. Вместо этого, комната стала хранилищем для всего, что, казалось, не попадало куда-либо еще. Три несочетающихся кожаных стула стояли, обращенные друг к другу, на неровном деревянном полу — это была часть для заседаний. Высокая, тонкая глиняная вешалка держала зонты и затупленные мечи. Резиновые сапоги и детские ходули выстроились в ряд у стены. Коврики, сделанные из тугих обивочных завитков, в углу. Один из них был помечен заковыристой надписью, гласящей «не этот», сделанной почерком Найла. Странная железная люстра, напоминающая орбиты планет, висела в центре комнаты. Вероятно, Найлу она приснилась. Естественно, две другие люстры, висящие в углах, наполовину светильники, наполовину горшечные растения, были вещами из грез. Наверное, все здесь было оттуда. Только теперь, когда Ронан побывал вдали от дома, он мог увидеть, насколько дом был наполнен снами.

И там, в центре, находилась его красивая мать. У нее была аудитория из катетеров, капельниц, зондов для кормления — всего, в чем, как считала служба ухода на дому, она бы нуждалась. Но ей ничего не требовалось. Она была сидячей королевой старой легенды: золотые волосы отброшены с ее бледного лица, щеки пылали, губы красные, как дьявол, глаза спокойно прикрыты. Она выглядела совсем не так, как ее харизматичный муж и ее беспокойные сыновья.

Ронан подошел прямо к ней достаточно близко, чтобы заметить, что она совсем не изменилась с того момента, когда он ее в последний раз видел месяцы, месяцы назад. Хотя его дыхание колыхало волосы на ее висках, она не реагировала на присутствие сына.

Ее грудь поднималась и опускалась. Ее глаза оставались закрытыми.

Non mortem, somni fratrem. Не смерть, а брат ее, сон. Блу прошептала:

— Прямо как другие животные.

Правда — а он знал ее с самого начала, если бы он только подумал об этом — зарылась глубоко в нем. Блу была права.

Его дом был населен вещами и существами из грез Найла Линча, и его мать была просто одним из них.

Блу подумала, что было бы неплохо, если бы они взяли Ронана для консультации к ее семье. Нагреженные монстры это одно. Нагреженная мать — совсем другое. Следующим утром она на велосипеде прикатила на Фабрику Монмаут и предложила свою идею. Возникла тишина, а потом:

— Нет, — сказал Ронан.

— Извини? — переспросила она.

— Нет, — повторил он. — Я не пойду.

Гэнси, лежащий на полу рядом с длинной распечатанной аэрофотосъемкой энергетической линии, не поднял глаз.

— Ронан, не усложняй.

— Я не усложняю. Я просто говорю, что не пойду.

Блу продолжала:

— Это не поход к дантисту.

Ронан, прислонившись к двери в свою комнату, ответил:

— Точно.

Гэнси что-то пометил в распечатке.

— Это не имеет смысла.

Но смысл был. Блу думала, она точно знала, что происходило. Презрительно она спросила:

— Это связано с религией, не так ли?

Ронан усмехнулся:

— Ты не должна так говорить.

— Вообще-то, должна. Это та часть, в которой ты пошлешь меня и мою маму к черту?

— Я бы такую возможность не исключал, — сказал он. — Но у меня действительно нет внутренних ограничений.

В этот момент Гэнси повернулся на спину и сложил руки на груди. Он был одет в оранжево-желтую рубашку-поло, которая, по мнению Блу, была куда более адской, чем все, что они здесь обсуждали.

— О чем все это теперь?

Блу не могла поверить, что он все еще не знал, в чем был конфликт. Он был либо невероятно забывчив, либо удивительно осведомлен. Зная Гэнси, это было, без сомнений, первое.

— А тут Ронан начинает использовать слово «оккультный», — огрызнулась Блу. Она слышала различные версии этой беседы бесчисленное количество раз в ее жизни, это стало слишком банально, чтобы и дальше ее дразнить. Но она не ожидала такого от близкого окружения.

— Я никаких слов не использую, — сказал Ронан. Раздражающей чертой в Ронане всегда было то, что он злился, когда другие спокойны, и был спокоен, когда другие злились. Поскольку у Блу были готовы лопнуться жилы, его голос был совершенно тихим: — Я просто говорю, что не пойду. Может, это неправильно, а может, и нет. Моя душа и так в достаточной опасности.

При этом лицо Гэнси стало подлинно хмурым, и он выглядел, как будто собирался что-то сказать. Но потом просто немного покачал головой.

— Думаешь, мы в союзе с дьяволом, Ронан? — спросила Блу. Вопрос произвел бы лучший эффект, если бы она задала его с тошнотворной сладостью в голосе (она могла бы представить, как с этим справляется Кайла), но она была слишком раздражена. — Они злые прорицательницы?