Мелани Роун - Принц драконов

— Богиня, ну до чего же я рад видеть тебя! Что ты здесь делаешь?

Тобин радостно вскрикнула и бросилась к ним.

— Мааркен… ох, Мааркен, как ты вырос! — Со слезами на глазах она стиснула его в объятиях. Мальчик устало улыбнулся.

— Мама, в Грэйперле я всем прожужжал уши, какая ты красивая. Теперь они сами увидят, что я ничуть не преувеличивал.

Чейн взглянул на Байсаля, ожидая объяснений. Достойный атри долго прочищал горло, взволнованный как сценой возвращения блудного сына, так и необычным нарядом матери воссоединившегося семейства; в конце концов на невысказанный вопрос Чейналя пришлось отвечать самому Мааркену.

— Отец, я прибыл с лучниками. Их пятьдесят, и посланы они принцем Ллейном. Мы вышли под парусом вчера рано утром, затем долго плыли по Фаолейну… — Он вздрогнул, но нашел в себе силы закончить:

— А потом наконец пошли пешком.

— Тогда понятно, почему ты такой зеленый, — прокомментировал Чейн и обратился к Байсалю. — Вам, мне и лорду Давви надо будет срочно поговорить с командиром этих лучников.

— Как прикажете, милорд. — Он бросил еще один взгляд на Тобин и удалился.

Принцесса пыталась убедить сына поесть, но Чейн только усмехнулся, когда вид пищи заставил бравого оруженосца побледнеть.

— Оставь его, Тобин. Он поест, когда придет в себя после путешествия по воде. Откровенно говоря, я удивлен, что этот молодец еще держится на ногах. Мааркен, какое решение принял Ллейн?

— Такое, на которое ты и рассчитывал. Он только сожалеет, что не смог сразу собрать побольше людей. Остальные скоро прибудут. И корабли тоже.

Чейн сел в кресло и задумался. Он никогда не участвовал в сражении с использованием кораблей, но эта перспектива пришлась ему по душе.

— Позавчера Меат, второй фарадим принца Ллейна, связался с «Гонцом Солнца» из Тиглата, — продолжил Мааркен. — Солнечные лучи с посланиями сновали туда и сюда. Когда вчера на рассвете с Меатом связался Уриваль, все было готово, и Ллейн велел нам сразу же отправляться в путь. — Он помедлил, а затем обратил взор на отца. — Это правда насчет Янте?

— Да, — кивнул Чейн. — Я рад, что Ллейн действовал так быстро. И дело не только в лучниках. Слава Богине, что он догадался прислать с ними тебя! — Он взглянул, на Тобин. — Вот и отпала последняя причина, которая мешала тебе уехать в Стронгхолд. Мааркен может быть и оруженосцем, и «Гонцом Солнца».

— Мама, Меат и Эоли достаточно обучили меня, чтобы получить первое кольцо, — сказал Мааркен, увидев, что Тобин нахмурилась. — Они хотят попросить леди Андраде вручить мне знак и продолжить мое обучение. Я могу делать то же, что и ты. Честное слово.

Чейн наблюдал за лицом жены, на котором поочередно отразилась целая гамма чувств: досада от невозможности остаться здесь, гордость за сына, печаль, что она сможет побыть с ним всего лишь до завтрашнего утра… Но вслух Тобин Произнесла только одно:

— Ну, если Меат сумеет сообщить всем твои цвета…

— Фарадим в Тиглате уже знает их. Он сообщит мои цвета всем остальным. Так что ты, мама, можешь ехать в Стронгхолд с чистой совестью.

Чейн закашлялся, пытаясь скрыть смех. Тобин держала здесь вовсе не совесть. Но именно совесть теперь заставит жену уехать в Стронгхолд.

— Что ж, твой отец добился своего. Как обычно…

Итак, она сдалась. Этого было достаточно: Чейн давно научился не злорадствовать в тех редких случаях, когда ему удавалось одержать победу над женой. Злорадство моментально возбуждало в ней и норов, и необыкновенное упрямство. Поэтому он предпочел сменить тему.

— Мааркен, мне бы хотелось, чтобы ты поговорил с Андри. Он дважды принял сигнал фарадима и не понял, что случилось. Ты достаточно учился у Меата и Эоли, чтобы объяснить ему происходящее.

— Этот страх быстро проходит, — снисходительно сказал мудрый «Гонец Солнца», заслуживший свое первое кольцо, но еще не получивший его.

Чейн понял, что отныне будет относиться к своему сыну не как к маленькому мальчику, а как к мужчине, и на мгновение пожалел о славном малыше, которым так недавно был Мааркен. Трудно было мечтать о лучшем товарище, чем стоявший перед ним юноша. Хотя этому юноше было всего одиннадцать лет от роду, вел он себя именно так, как подобало сыну принцессы и внуку принца. Хотя…

— Подожди минутку. Сейчас я переоденусь, и мы пойдем искать мальчиков, — сказала Тобин, исчезая за высокой ширмой в углу комнаты.

Мааркен задумчиво посмотрел на отца.

— Я действительно буду твоим оруженосцем?

— Надеюсь, Ллейн и Чадрик обучили тебя всему, что требуется.

Мальчик кивнул.

— Но значит ли это, что я буду сопровождать тебя в походах, а не просто сидеть в шатре?

Чейн услышал тихий вздох Тобин. О Богиня, помоги мне, — подумал он. — Не хочу, чтобы мои мальчики вырастали и тут же отправлялись на войну. Рохан прав… эта война действительно должна стать последней. Если бы только Сьонед удалось освободить его, чтобы он смог сразиться в этой войне и больше не участвовать ни в какой другой…

— Отец…

— Да, Мааркен. Я сомневаюсь, что тебе придется долго сидеть в шатре.

Опять ночь, жаркая и душная. Шестая после ночи, проведенной с Янте. Рохан отвернулся от принесенного ему обеда. Еда, вино, даже вода были подозрительны. Он не доверял ни своему языку, ни носу, ибо все казалось ему пропахшим дранатом. Он получил огромную дозу и в последние дни ел только то, что казалось ему наименее опасным: ненарезанные фрукты, с которых он срезал кожицу; корень сладкого кактуса без подливки.. Желудок временами урчал от голода, но у принца не было другого выхода, чтобы обезопасить себя от наркотика. Забавно — дранат, который спас драконов, был смертельно опасен для него самого…

Однако его действия нельзя было оправдать ни действием наркотика, ни лихорадкой. Рохан поглядел в угол, где валялся полог и балдахин с отвратительными изображениями. Он сорвал их после ухода Янте, придя в дикую ярость от мерзких воспоминаний. Жаль, что у него нет дара фарадима, иначе он с наслаждением спалил бы их. Но ему даже свечу не давали. А веревки были бесполезны, потому что бежать он не мог: комната была на седьмом ярусе башни и выходила окнами во двор. Умереть же он намеревался только в том случае, если бы мог прихватить с собой Янте.

Она была осторожна и умна. В комнате не было никаких острых предметов. Даже вилки, не говоря о ноже. Не было и ничего тяжелого, чтобы ударить ее, или достаточно тонкого, чтобы изготовить удавку. У него оставались только руки — подлые, предательские руки, которые должны были лишить ее жизни шесть ночей, назад. Он был обязан убить ее.

Рохан гадал, когда она придет к нему и придет ли вообще. Он не видел никого, кроме приносившего еду рыжего тюремщика. Но этот здоровенный детина справился бы с ним одной левой. Принц развлекался тем, что смотрел в окно, следя за солдатами, строем отправлявшимися на обед, за сменой караула, подсчитывал количество воинов и слуг. Два дня он бился над замком, но без всякого толку. Его страж унес тяжелые бронзовые штыри, на которых висели шторы. Из мебели в комнате оставалась только тяжелая кровать, которую едва ли можно было разломать на части, чтобы использовать их как оружие… В комнате не осталось ничего, чем он мог бы воспользоваться. Побег был невозможен.