Галина Гончарова - Домашняя работа.

Лиля и сама не знала, сколько там от Али, а сколько от Лилиан…

Ей просто было больно.

Лиля так и не уснула. И даже не пыталась.

Болела рука, спина, колени… короче — все. А после истерики — еще и горло.

Поэтому лицо в порядок она приводить даже не стала. Козе понятно — если его в три слоя штукатуркой не покроешь — ничего не скроешь. Ни красных глаз, ни отеков, ни… эх, не надо было бы плакать… а что она — не человек?

Не всегда же получается себя контролировать! Хватит и того, что никто не видел. А думать — что хотите, то и думайте. Мне на молитву надо…

Лиля напялила розовый балахон из тех, которые не продала и не перешила. Так лучше. С пастером надо искать общий язык. Так что вид должен быть традиционным. Это пока ей удавалось изворачиваться. Сначала разыграть истерику, а потом уехать. Вот пастер с ней и не пересекался. А ведь должен. Должен, потому как она самая крутая прихожанка в окрестностях. И денег с нее получить, и пример она должна подавать людям… короче, никак им не разминуться. И это не поверенный мужа. Пастера травануть не выйдет. Да и удалось бы — следующий лучше не будет. Еще и патер Лейдер… жиголо, мля!

Других выражений у женщины не находилось. Но лучше уж это учесть. И не давать повода для приезда. А то, что священники между собой связаны — это и к гадалке не ходи.

Кстати, какое горе, какая беда — сильно заболел Ширви Линдт. Беднягу рвало, плющило и колбасило по полной. Всю ночь. Ему даже не до графини было — его наизнанку выворачивало. Он страдал.

Так что он на службу не ехал. Зато ехали все остальные.

Лиля окинула взором слуг вперемешку с учителями, поудобнее перехватила мелкую и уселась в карету. Храм был примерно в часе езды. Вот и считайте. Рассвет в шестом часу, выезжать надо в пять, даже раньше, а учитывая, что надо одеться и привести себя в порядок…

Мири посапывала в карете.

Рука болела. Спина болела. Горло болело…

Эх, тяжко жить на свете белом…

Няньку Лиля брать не стала, мол, от нее п о том воняет и лук Кальма жрет без ограничений, так что няньке пришлось трястись на телеге, со слугами.

Конечно, это ей не понравилось. Ну и пусть…

Переживем.

Слава Гиппократу, сегодня ночью все обошлось. Лиля приложила к лицу капустный лист, поплотнее увернулась в теплый плащ и подумала, что надо проверять всех приезжающих. Но как?

Ладно.

Лейсом сегодня же надо заняться. И так его додавить, чтобы он по струнке ходил. Для его типа людей такое — страшнее динамита. В его отряде — убийца. Он за него отвечал, поручился, и вдруг…

Но солдат надо бы проверить. И поселить вне дома. В деревне? Или на территории замка что‑то есть типа казарм? Должно быть.

А ведь у нее в доме останутся учителя.

А к тем — приставить вирман. И чтобы чихнуть втайне не могли.

Нет, так рано вставать она не согласна. Надо как‑то поговорить с пастером… пусть что ли службы в Иртоне проводит? Пару раз в неделю?

А почему нет?

А она оплатит ремонт церкви, ну и там что‑нибудь еще хорошее. Главное дать понять, что ее инициативы — богоугодны. Потому как служанка Мальдонаи на церковь отстегивать не будет.

Ладно!

Договоримся!

С собой Лиля везла подарок. Тот же самый. Перо и чернильницу. Хельке дал ей несколько штук в запас. Мало ли кому, мало ли что…

Пастеру она выбрала не особо роскошный.

Серебро, без украшений — нечего баловать.

В голове вертелись мысли о бумаге. Пергамент — невыгодно. Береста — несолидно. А вот если сделать бумагу… папирус. Из чего делали папирус?

Сорт камыша?

Вроде бы…

Ну тут вся округа в болотах и лесах. Послать, чтобы камыш нарезали? Почему нет. И попробовать поэкспериментировать. А там и на печатный станок можно замахнуться. Даже пусть на наборный… все равно — по местным меркам это такое будет…

Ага, шашлык из тебя будет…

Ты хоть головой думай!

Такие инициативы — и без согласования с церковью? Ай — ай — ай….

Или хотя бы с властями. Но власть‑то тут она. А вот насколько? Толпа — животное. Управляемое инстинктами. Религиозность — как раз инстинкт.

С пастером надо искать общий язык. Без базара.

Так, за размышлениями, Лиля и доехала до места. Надо было верхом ехать, ей — ей… нет, ну как делались рессоры? Почему она не инженер?

Храм не впечатлил. Откровенная избенка. Только и того, что в два этажа. А так…

Иконы внутри облезлые, свечи даже не употребляются — вместо них лампа типа фитиль в масле, короче, принцип тот же, что и в России. Если храм находится на территории столицы или областного центра — священник откусывает неплохо. А если где‑нибудь в деревеньке… ну тогда посты соблюдать приходится. И лучше — все. Ибо на пожрать — и то денег не хватает.

Нельзя сказать, что Лиля устыдилась. Или что у нее проснулась совесть. Еще чего!

Но как рычаг для давления она это отметила.

Пастер встретил ее на пороге.

Лиля механически совершала все положенные телодвижения, а разум холодно отмечал, что ряса старая, материя кое — где заштопана, да и щеки как‑то у товарища… не то, чтобы сытенькие…

— я рад видеть вас, ваше сиятельство…

— а я как рада, — соврала Лиля. — может быть, вы уделите мне время после службы? Сейчас мне не хотелось бы отвлекать вас… это надолго.

— Разумеется, госпожа графиня.

На том и сошлись.

Лиля послушно отдремала всю службу на скамейке. Да — да, хоть и не хотела, но глаза сами закрывались. Воздуха мало, воздух спертый, а нехватка кислорода так мозг отключает, что ой — ой — ой…

Как это сочетается с дикими сквозняками — шут его знает. Но одно только подчеркивало другое. Разогнать духоту у сквозняков шансов не было. А вот просквозить…

Лиля куталась в теплый плащ и мечтала об унтах.

И об анальгине с димедролом. Да ладно! Она и на новокаин согласилась бы!

Мири посапывала рядом. Они обе заняли первую скамейку. Остальные толпились сзади, отсеченные бдительными вирманами. Ибо — не по рылу крестьянам даже близко к ее сиятельству подходить.

Шут его знает, как бы сложилась беседа Лили и пастера. Но на помощь женщине пришла сама судьба. В виде дешевой местной лампочки. Плошка с жиром, в ней плавает фитиль — и горит. Правда, чадит и воняет, но это же мелочи!

Служба окончилась. Люди стали выходить из храма на воздух. И местный прислужка принялся тушить фитили. Графиня явно смущала его, он оглядывался, косился, спотыкался…

И…

Из‑под ног мальчишки метнулась мышь. Тот дернулся. Плошка и так висела выше его головы. Рука неловко взмахнула — и масло выплеснулось на стену.

Та вспыхнула как олимпийский факел. Словно ее неделю керосином поливали.

— Берегись!!! — завопил пастер, бросаясь к ребенку.