Татьяна Мудрая - Доброй смерти всем вам…

Вернувшись домой, он женился и был кои-то веки счастлив до смерти. До самой смерти. Ровно две недели ничем не нарушаемого счастья.

Сад расходящихся и переплетающихся тропок. Лабиринт «водит» всех, кто попал сюда впервые. Не то что из него так трудно выбраться. Но в его глубинах бесполезны всякие попытки ориентации, так что я прекрасно видел всю беседу юной принцессы с компьютерным чудищем. И то, чем она завершилась.

Разумеется, мимо горемыку не пронесло. Это несмотря на то, что особняк был полон народу: впрочем, я, пожалуй, распугал всех взрослых вкупе с малыми детишками. Катерина их отлично вымуштровала, как положено няньке, сторожихе и держательнице дома в одном лице.

Он с треском распахнул дверь в переговорный зал и стал на пороге, пожирая глазами мою спину.

Спина ему и ответила.

— Что-то забыли, Станислав?

Его самозваную кличку «Этельвульф» я знал, но не придавал значения.

— Да. Нет, не забыл. Я формулирую Вызов.

С такой интонацией, будто это картель какой-то. В смысле поединка на пистолетах.

Я неторопливо обернулся:

— Вызов кого? Прости, конечно, однако лишь мы решаем, кого выслать навстречу. И, прости ещё раз, но с себе подобными мы не работаем. Не-смертные Договору не подлежат.

Лицо у меня, скажем так, излишне моложавое. Отчасти влияет добродетельный образ жизни, отчасти — смена кожного покрова, происходящая время от времени. По примеру моего Хьяра, скажем так. Однако седина и осанка, коими я разжился в конце девятнадцатого века, срабатывают неплохо.

— Что, юноша, вижу, тебе от Синдри со всех сторон обломилось.

Парень был так разумен, что не добавил: «По вашей вине». Но всё-таки ответил с оттенком упрямства:

— Не знаю, что с ней теперь будет.

Доброхот. Ой, доброхот…

— Пока не выносит сына — поживёт. Два месяца, шесть, девять… Да и потом сколько-нисколько, я думаю. Юнцы диргов не умеют воображать себя разумной Галактикой лет до ста.

Он должен был понять из этого две вещи. Что ни Искорка, ни сам Станислав не считаются в нашем кругу достаточно самостоятельными и половозрелыми. И что нам известна его кардинальная, чисто физическая неспособность к классическому диргскому суициду. Да и к любому самоубийству вообще.

А что наша Древняя порода невероятно устойчива в психическом смысле — это ему знать никак не полагается. Сие ни в одном Инете не прописано, какие там пароли ни взламывай.

Подумаешь, песенку, посланную вдогон, услышал. О пауке и мухе.

— В общем, оставь надежды на Син. В каком-то высоком смысле они слегка непристойны. Ожидать, что мать твоего дитяти сыграет роль «черной вдовы»…

Я сделал паузу.

— …и совокупится, по сути дела, со своим полом… Синдри — скандинавское имя для любимого сына. Или ты только в староанглийском знаток?

Надеюсь, это окончательно добило юношу. Он как-то сразу поник, и лишь уважение ко мне помешало ему упасть в одно из кресел. Зато я тому всецело поспособствовал.

— Ничего, давай уж, если так вышло, сядем рядом и побеседуем. Обещать ничего конкретного не могу, однако… Считай, что заказ вчерне принят.

— Вы куда-нибудь меня повезёте? — спросил он.

— Возможно, только сначала поговорю. Как ты знаешь, мы имеем такое право. В большинстве случаев это единственная наша прибыль.

Я откинулся на резную спинку и спросил как мог мягче:

— Вешался?

— Естественно. На спор, можно сказать. Лет пятнадцати от силы.

— Ну и как?

— Жуткая мерзость: обмочился, пока искали и снимали, шея от петли как освежёвана. Пришлось сказать дружкам, будто вот прямо сейчас влез, а врать я не люблю.

— Вены вскрывал?

— Стоило потерять сознание — зарастали почти без шрама. Вода в ванне была чуть розовая.

— Стреляться не пробовал? Тоже умное дело.

— Из спортивного оружия. Нарочно купальную шапочку надел, как Ромен Гари. Резиновый чепчик с застёжкой под подбородком.

— Избави нас бог от дальнейших подробностей. А в грудь стилетом с рукоятью, усыпанной самоцветами?

— Нож был коллекционный. Узорный дамаск. Без привычки отскакивало, будто внутри были сплошные рёбра.

— Это они перемещались. Эффект живой кирасы дирга. Травился?

— Самыми разными способами. От наркотических сверхдоз до кухонных препаратов. Что пробрало до костей, что вылилось как через трубу, от чего радуги весь день перед глазами вертелись. Ерунда, только голова после такого сильно болела. От препарата спорыньи, если вам интересно, смехунчик напал. Ну, от ЛСД. Миры открылись, как детская книжка-раскладушка, и все сплошь одинаковые. Парад оловянных солдатиков на фоне китайского бумажного фонаря. Сложенного шов ко шву. Понимаете?

— Не знаю, не лакомился. А голову давно тебе отрубали?

— Это вы про что?

— Читал на сайтах. Некий психопат соорудил самодельную гильотину и лёг под нож. Говорили, плохо рассчитал высоту падения или пружину заело. Только поранился. Долго заживало?

— Месяца три. Носил ортопедический воротник. Квартиру пришлось сменить. И город тоже.

— Сочувствую.

— Кажется, перепробовал все, что мог найти на скрытых сайтах. Бестолку.

— Только не плачь. Лограм Бретани умереть тоже трудненько, однако справляются. Как насчёт того, чтобы в горное ущелье прыгнуть?

После получаса такого анкетирования молодец не выдержал:

— Царь-Волк, вы что — нарочно устроили из этого балаган? С клюквенным соком вместо крови?

— Не балаган, скорее уж театр из одного актёра для одного слушателя.

— И для удовлетворения любопытства этого слушателя? Вы же давно поняли.

— Представь себе, и верно. Понял. Только недавно.

А именно: что никто из моих потомков брать на себя не будет. Не из трусости и неблагодарности, но от величайшего уважения ко мне.

— Хорошо, — я поднялся с места, показав ему сделать то же. — Я улетаю к себе. Не на вампирских крыльях — на частном самолёте. Ты будешь меня сопровождать. У тебя на квартире найдётся что-либо пристойней майки и драных джинсов?

Привет, анон.

Какой профит мне разговаривать с тобой по твоему собственному компу, не скажешь?

Впрочем, в любом случае ты не скажешь мне ничего. Разве что чья-то тень с виртуального кладбища набежит. Даже не твоя.

Сплошная сажа!

Как в рассказе Джерома Клапки Джерома, передразнивающем викторианский театр: «Присядь, о странник, я поведаю тебе свою печальную кулстори».

Вот я и…как это… поведываю… О том, что в самом деле произошло и произойдет в будущем.

Это относится вовсе не ко мне. Это касается тебя одного. Ничегошеньки-то ты не понял. И даже не знаю, будет ли у тебя некая запредельная возможность просечь фишку. Хоть где-нибудь и когда-нибудь. Очень на это надеюсь. Уповаю, как любит говорить прадедусь.