Карина Демина - Невеста

— Жива? — Оден приподнимается на локтях, позволяя мне вдохнуть, но вставать не спешит.

Я же, не в силах ответить, обняла его.

Меня трясло. Не от потери сил, но от того, что могло бы случиться из-за моей рассеянности. Я ведь видела, как это бывает… поле и сеть, дремлющая, сонная, особенно по осени, по первым холодам. И кто-то уверенно шепчет, что сбежать несложно. Под забором уже сделан подкоп, а охрана отвернется, с ней ведь договорено. И надо попробовать.

Мама колеблется. А я знаю, что идти нельзя, что там, за забором, смерть. И у ловчих сетей хватит сил, чтобы проснуться. Более того, они теперь остро, острее, чем прежде, чуют тепло.

Но кто прислушается к глупой девчонке?

После вечерней поверки пятеро идут на прорыв. Им удается пересечь забор. И собак обмануть. И добраться до закаменевшей полосы, где под тонким слоем льда скрываются зеленые лианы.

Именно тогда всех выгоняют из барака. Поле освещено, сейчас оно не поле — сцена. И пятеро актеров играют в прятки с зелеными змеями. А те, и вправду медлительные, не торопятся заканчивать игру, оставляя иллюзию надежды.

И только когда первому из пятерки удается достигнуть края полосы, сеть начинает убивать. Она голодна, и ее долго сдерживали, а теперь вот отпустили. Плети опутывают беглецов, давят, рвут… хуже собак. Запоздало, торопливо хлопают разрыв-цветы, но выпускают не пыльцу — игловидные семена, которые, попав на согретую кровью землю, спешат прорасти.

— Все позади. — Оден, убедившись, что угрозы нет, перекатывается на бок. — Сюда они не дотянутся. Эйо, ты же знаешь, что не дотянутся. Все уже позади.

Мы лежим на дне яра. Склоны его поросли тонкими хлыстами граба, и молодые деревья клонятся друг к другу, образуя причудливую аркаду.

На дне сумрачно, влажно и прохладно.

Безопасно.

Я уговариваю себя, что безопасно, что лианы, даже самые сильные, неспособны выбраться за пределы сети дальше чем на десяток шагов. А скорее всего, вообще нас потеряли.

Повезло.

Я цела. Оден тоже.

Дважды повезло… трижды… и однажды везение иссякнет. Ему давно пора бы закончиться… например, в той деревушке. Или еще раньше, во время грозы… в городке, где я подобрала Одена.

В любом из тех мест, которые остались за спиной.

— Ты поранилась. Кровью пахнет.

— Мелочь.

Ссадины на руках. И щеку, кажется, веткой располосовало. Шею жжет, и все-таки это ерунда. Могло быть хуже, гораздо хуже. И будет, если я не начну думать головой.

— Я виновата. — В сумке найдется сухой тысячелистник, если разжевать — вкус премерзостный, — то сойдет за повязку. — Я слишком задумалась… зазевалась… и едва нас не убила.

Кашица не желает держаться на щеке, сползает, и мне приходится подбирать и приклеивать ее снова и снова. А пальцы трясутся.

Оден молчит. Сказал бы сразу, что думает… но нет же, вежливый.

Выругавшись, я просто зажимаю царапину рукавом. Пытаюсь встать, но ноги не держат. Оден приказывает:

— Сядь.

Сажусь. Оден обнимает, и сопротивляться сил нет, а мои выставленные локти для Одена — не аргумент.

— Все ошибаются, Эйо.

Пускай. Но сегодняшняя ошибка была глупа.

Мне следовало быть немного более внимательной.

— Конечно, чем больше опыта, тем меньше шанс ошибку совершить, но все ошибаются. — Оден заставил убрать руку и провел пальцем по ссадине. — Больно?

Да нет, не очень…

— И ошибка — не твоя. Наша. Я и сам отвлекся.

Он вытащил флягу и, сунув в руки, велел:

— Промой.

Вместо тряпки — сухой белый мох, который остановит кровь не хуже тысячелистника.

— Мне следовало понять, что поле пахнет немного иначе. Знакомо. Мне прежде случалось сталкиваться. — Он сам держит моховую губку у лица и шершавым сбитым пальцем поглаживает щеку. — А ты смогла нас, вытащить.

Ну да, осталось меня наградить за достижения… Кажется, я произнесла это вслух, потому как Оден рассмеялся:

— Наградим. Когда выберемся, так непременно.

Выбираться пришлось в обход, и круг сделали приличный, поскольку я не знала наверняка, как далеко распростираются границы пятна. Можно идти яром, он спокоен, и следов вмешательства я не ощущаю. А потом поднимемся и…

Яр вывел к бело-золотой равнине верхового болота. Я выдохнула с облегчением: не знаю уж по какой причине, но альвы болот не любили, псы, впрочем, тоже. Верно, слишком уж нетороплива, тяжеловесна была эта земля, неподатлива к воздействию.

И сейчас протянулись под солнцем выгоревшие гряды, спрятались между ними зеленые ковры мочажин. Цвели багульник и болотный мирт, а на кустах голубики зеленели ягоды. Ноги проваливались в моховое покрывало. Звенело комарье… а ко мне возвращалась утраченная было уверенность. Все будет хорошо.

Я сумею.

К ночи мы добираемся до сухой земли, и я долго прислушиваюсь к лесу, пытаясь выловить тревожные ноты, предупреждающие об опасности. Но ничего не слышу.

И в конце концов решаюсь покинуть безопасную землю.

Нынешний костер из сосновых сучьев пахнет смолой. Я добавляю пару веток багульника, и Оден кривится: запах неприятен. Зато гнус отпугнет. Я стягиваю сапоги, насквозь промокшие и, кажется, готовые развалиться если не сегодня завтра, то послезавтра точно.

Они и так изрядно вынесли.

Разглядываю собственные ноги. Ступни распухли и покраснели от болотной воды. Кожа на пальцах сморщилась. Мозоли старые. Мозоли новые… руки не лучше. Наверное, я ничем не отличаюсь от тех бродяг, которыми полны дороги… оно и к лучшему, меньше внимания привлекать буду.

— От Лосиной Гривы у нас два пути. — Все-таки решения, касающиеся двоих, лучше принимать совместно. — Первый — в обход. Как по мне, он безопасней. В предгорьях густые леса и спрятаться легко. — Ноги вытягиваю к костру, и жар щекочет ступни. — Но я не уверена, что мы доберемся до Перевала вовремя. С середины осени леса в спячку впадают. И я слабею.

— А второй?

Оден не собирается менять привычек и устраивается рядом. Что ж, так даже лучше, сама бы я не решилась подойти к нему.

— Через Долину.

— И чем он тебе не нравится?

Всем. Там почти нет лесов. Поля, поля и снова поля, земля, разрезанная на лоскуты, и усмиренные реки в сбруе многих пристаней. Города, городки. Дороги.

Спрятаться не выйдет.

Однако я не уверена, что прятаться нужно…

Оден слушает, поглаживая след от ссадины, точно пытаясь его стереть. И я, подавив порыв сбежать, устраиваюсь поудобней.

— Ваши заняли Долину еще прошлой весной… так говорили.

И устроили знатную резню.

Псы долго пытались прорваться через заслоны альвов, а когда удалось, то попросту не сумели сдержать удар. А за линией обороны были даже не городки — деревни и хутора…

Нет, я не знаю, сколько во всем этом правды, быть может, ее вовсе и нет, а быть может, есть, но не та, что живет в историях, которые разносятся по землям лозы, обрастая жуткими подробностями.