Карина Демина - Невеста

— О… о свадьбе. Да, точно, о свадьбе… о свадьбах. Невеста-жених… и про то, что место важно, оно должно быть живым, но я не поняла, как именно это определяют. И еще про источник… если они не разлучатся сразу, то будет источник… не будет… привяжется. Да. Привяжется.

— Сразу — это…

— Семь дней, там говорилось про семь дней точно.

Место.

Ритуал, пусть и не свадебный. Это было в протоколах допроса девчонки.

Сила, которую получил Оден…

— А спиралей должно быть две. Зеркальных. Тогда в итоге получится одно.

Одно целое, разрезанное надвое. Девчонка исчезла, и Одену стало хуже.

Он не сумасшедший.

И Крайт, умница Крайт, которому Виттар заочно простил прегрешения на годы вперед, понял с полуслова.

— Теоретически возможно… надо попробовать его расспросить.

Оден спустился в мастерскую, наспех перенесенную в поместье. И удалось поговорить. Он отвечал, а потом и вовсе рассказывал, не Виттару, но кому-то другому, кто готов был слушать. А сеть проводов, его опутавших, воспринял спокойно.

— Мне нужно будет время, чтобы выяснить подробности, — сказал Крайт, раскладывая на поверхности стола узор из схем, сцепок, камней и металлических узлов, создавая нечто новое. — Но… райгрэ, ее действительно следует найти.

Девушку искали. В городе. В Долине. За пределами этой проклятой Долины.

— Если она — зеркало, то, скорее всего, ей ничуть не лучше… Не получается… подождите, я спектр сменю…

Менять пришлось трижды. Крайт злился, сопел и, теряя терпение, откровенно матерился сквозь зубы. Теория ему нравилась, а неспособность найти ей подтверждение злила.

— Конечно… их спектр… все пользовались нашим, а если альвы, то… будет смещение. И поправку следует сделать. Узкое окно. Они, двое… связаны… и друг на друга… точно, зазор почти ничтожен.

Виттар ничего не понял.

— Смотрите.

На экране из горного хрусталя разворачивалась алая воронка с рваными краями.

— Это как пуповину раньше времени перерезать… Ваш брат теряет силы. А та девушка, скорее всего, изнемогает от невозможности их отдать. — Крайт сел и, сунув руку под рубаху, поскреб плечо. — Ее ведь искали по запаху… — и не нашли, потому что гроза смыла следы, — или по тем слепкам, которые удалось снять с камеры. А они тоже искаженные… и чем больше времени проходит, тем сильнее искажение.

— И что ты предлагаешь?

Мальчишка повернулся к экрану:

— Построить зеркало и попытаться найти по нему… только вы уговорите его еще немного посидеть, ладно?

Уговаривать не пришлось, достаточно оказалось развернуть экран к Одену. Он, завороженный, уставился на алые всполохи и, протянув руку, коснулся хрусталя:

— Холодный…

— Скоро согреешься.

Больше он не произнес и слова. А сил не хватило даже на то, чтобы вернуться в комнату.

— Сколько времени осталось?

— Теоретически? — уточнил Крайт, растирая ладони. — От нескольких недель до нескольких дней… Райгрэ, я очень постараюсь… пойду от Долины, но по спирали… и если она жива, то наткнусь. Должен.

Он соскользнул в паутину мира, застыл, уставившись на карту, но не видя ее. Пальцы подрагивали и кончик носа тоже. Крайт раскачивался, бормоча нечто невнятное.

Привычно хлынула кровь из носу.

И поползла алая дорожка по шее…

А потом Крайт открыл глаза и удивленно, словно не доверяя самому себе, сказал:

— Она не там… тут и близко. — Мазнув ладонью по шее, он ткнул в карту: — Здесь.

Ошибка?

Нет, Крайт качает головой. Он проверил и перепроверил. И если так, то многое становилось ясно.

Девчонку не нашли в Долине, потому что в Долине ее не было.

— Оден, — Виттар знал, кому принадлежит поместье «Яшмовый перекресток», — ты не мог найти себе кого-нибудь попроще?

И он вовсе не удивился, услышав, что королевский мастер-оружейник уже третий день добивается встречи. Разве что обозвал себя идиотом.

Жар усиливался.

Лихорадка, так мне сказали. И семейный доктор, невысокий, с белым пухом волос, сквозь который просвечивала розовая кожа, охая и вздыхая, мял руки, щеки и живот. В рот он тоже заглянул и долго слушал сердце через длинную слуховую трубку.

А потом, покачав головой, вытащил из кармана конфету.

И я вспомнила… ну конечно, он ведь приходил тогда, перед самым балом, и тоже осматривал меня внимательно, пусть я и была совершенно здорова. А завершив осмотр, точно так же конфетой утешил.

— Банальнейшая простуда. — Он протирал двойное стеклышко лорнета, и длинная цепочка дергалась, словно хвост пойманной мыши. — Ничего серьезного.

Простуда.

Случается, если бегаешь под дождем, да еще и без одежды.

И отвар из ромашки, мяты и горечавника — наименьшее из зол. Но Брокк упрямо пытается запихнуть меня в постель. Отвар приносит сам, следит, чтобы выпила до капли, а потом сердито выговаривает, что я отношусь к болезни несерьезно…

Простуда — это не болезнь.

Тем более что кашля нет, горло мое здорово, и даже насморк стороной обошел. А жар… пройдет.

Не проходил.

И в следующую ночь я проснулась от жажды и одиночества. Открыла глаза, протянула руку, зная, что если дотронусь до Одена, то все станет хорошо, и поняла, что Одена больше нет.

Совсем нет.

Он жив. Конечно, жив. И скорее всего, вернулся домой… я ведь предполагала, что все будет именно так. Мы расстанемся на Перевале, и что за беда, если случилось все несколько раньше?

Брокк для меня узнает, дома ли Оден… и если дома, то что дальше?

Отправить письмо?

На розовой бумаге с водяными рисунками.

Виньетки изящного почерка… и капля духов намеком… тайная встреча… и, быть может, не одна. Или не тайная: брат не станет удерживать от глупостей. Только я сама ведь понимаю, что будущего у нас нет. Год, два, три или четыре краденого постыдного счастья, а затем финал со слезами и неизбежным разрывом и снова боль, та самая, которую я испытываю сейчас.

Ее не запить ключевой водой.

И остается перетерпеть.

Терплю, уговаривая себя, что ночные странные мысли — это тоже простуда, тем более что жар не уходит. Напротив, он становится сильней, и к травяным отварам доктор добавляет пилюли.

А Брокк становится мрачней день ото дня.

Мне очень хочется успокоить его, и я пытаюсь встать с постели, поначалу даже получается. Жар не мешает ничуть, голова вот слегка кружится, но это мелочи жизни… я знакомлюсь с домом и портнихой, которую приводит брат. Массивная неторопливая женщина, словно высеченная из камня, руки ее выглядят грубыми, но меня завораживает сноровка, с которой они управляются с иглой.

Мне шьют платье.

Я не хочу, но портниха уговаривает, всего-то одно… а еще полторы дюжины белых сорочек с кружевным воротником. И манжеты их тоже пышны, я ведь девушка, пусть со странными вкусами, которым сородич потворствует, тогда как, по мнению портнихи, меня следовало бы выпороть. Мнение читается в поджатых губах и квадратном подбородке, на котором пророс темный кучерявый волос.