Владимир Холкин - Авгур

— Она уже не поедет. Пешком быстрее.

Распрямился и посмотрел на северо-запад, где торчала башня, похожая на скелет. Сейчас, когда солнце почти погасло, она казалась пепельно-серой. С той стороны ощутимо дохнуло холодом, и Андрей почувствовал запах тления. Ветер швырнул в лицо горсть колючих мелких снежинок. Андрей сделал шаг вперед. Под ногами хрустели жухлые листья.

Сзади хлопнула дверца. Кажется, до бандитов дошло.

Ветер усилился.

Между домами что-то мелькнуло.

Гибкое тело скользило высоко над землей. Звериный глаз сверкнул оранжевым светом.

— Нет, — сказал Андрей, — не сегодня.

Снова обернулся к машине и ударил кулаком по стеклу. Оно осыпалось мягко, почти беззвучно, как сахарная глазурь. Андрей выбрал треугольный осколок и посмотрел на предплечье. Набухший узор пульсировал темно-красным.

Андрей ощутил движение за спиной.

Он сжал осколок покрепче и воткнул прямо в центр «татуировки».

Перед глазами как будто взорвали световую гранату. Ноги подкосились, и Андрей осел на асфальт.

Листья шуршали.

Текли секунды.

Наконец, он пошевелился и поднял голову. Солнечный луч коснулся его лица. Было горячо и приятно. В голубом небе кружили птицы. Андрей посмотрел на руку. Порез был, в общем-то, неглубокий, и крови совсем немного. Он слизнул ее языком, потом поднялся на ноги, оглядываясь вокруг. Бандитов во дворе не было. Хомяк лежал лицом вниз, как на плакате «Действия при ядерном взрыве». Андрей подошел к нему и постучал по жирной спине:

— Серега, вставай. Сейчас уже можно.

Тот осторожно сел и уставился на ржавые «жигули». Потом посмотрел на облетевший тополь и, наконец, спросил:

— Это… что было?

— Оно самое, — ответил Андрей. — Стрелку заказывали? Получите и распишитесь. Все по полной программе. Не видел, что ли?

— Я сразу глаза закрыл, — признался Хомяк.

Да, подумал Андрей, вот уж действительно — выдающееся чутье.

— С тебя пузырь, — сказал он Сереге, который машинально кивнул, продолжая сидеть на заднице. Андрей быстро вошел в подъезд и, не дожидаясь лифта, поднялся по лестнице к себе на пятый этаж.

Так, думал он, теперь уж точно надо валить. Прямо сегодня, и ждать не имеет смысла. И проблема не в бандюках (вряд ли они еще сунутся по этому адресу), а в том, что в следующий раз, когда он случайно ударится головой, дело может не ограничиться листопадом.

Ему было страшно. Слишком легко он принял правила игры в тусклом мире. Слишком охотно согласился на роль недоброго лешего в этой заколдованной чаще.

Почему там все рассыпается и обращается в тлен?

Этого он не знал. Но очень быстро освоился…

Андрей боялся себе признаться, но если бы возник хоть малейший повод, он без особых переживаний открутил бы всем четверым конечности. Страшилки о том, как пятно на руке превращает человека в чудовище, уже не вызывали улыбку. И даже думать не хотелось о том, что именно видели бандюки, когда смотрели ему в глаза, и почему у них при этом так искажались лица.

Короче, сумасшедшему колдуну (а как еще все это назвать?) не место в панельном доме. Соседи от страха могут и квартиру спалить. А скрывать свои милые домашние фокусы теперь уже не получится. Наверняка ведь кто-то из окна видел, что во дворе творилось. Готов поспорить — овца с девятого этажа следила, она такие вещи не пропускает. А вот интересно, топтуны от майора тоже в кустах сидели? И что в отчете напишут? Любопытно было бы почитать…

Войдя в квартиру, он сразу двинулся в ванную. Старательно промыл рану, намазал ее зеленкой и аккуратно залепил пластырем. Там, с этим ясно. Прошлепал в комнату и полез в рассохшийся секретер, где мама хранила деньги. Разрешения сейчас спрашивать некогда, потом успеет еще. Так, триста рублей — должно хватить, по идее.

Опять захотелось пить, и Андрей сообразил, что так и не донес домой бутылку с нарзаном. Куда она делась, вспомнить не удалось. Вроде, держал в руках, а потом раз — и нету. Впрочем, на фоне всего остального цирка…

Он выпил воды из крана и снова выбрался за порог. Спустился по лестнице, выглянул из подъезда и сразу свернул за угол, чтобы не сталкиваться с зеваками, которые уже собирались вокруг издохшего «жигуля». Дошел до остановки кружным путем и замахал руками, останавливая маршрутку.

На привокзальной площади было шумно. «Икарусы» дымили как паровозы, «джихад-такси» въезжали чуть ли не на перрон, чтобы перехватить наиболее денежных пассажиров. Курортники, только что сошедшие с поезда, обменивались охреневшими взглядами. Большие часы над входом, как обычно, стояли. Андрей вошел в прохладное здание. Будем надеяться, что билеты еще остались. У нас же тут, вроде, транспортный узел — с Кавказа все транзитные на Москву через нас идут. Ладно, сейчас узнаем…

Он пробрался к кассам дальнего следования и с тоской поглядел на толпу народа, которая колыхалась перед окошками. Блин, что делать? Гаркнуть, что ли: «А ну, расступились, гады!» И ведь расступятся, куда денутся… Или, может, к начальнику вокзала пойти? Достать там из широких штанин… то есть, тьфу, из рукава это самое… Непривычно как-то. Сам ведь терпеть не может, когда нагло лезут без очереди. Ну и что теперь — стоять как дебил?

Четыре кассы работали, на пятой были задвинуты жалюзи. Андрей остановился перед закрытым окошком, размышляя, что предпринять. А вообще, почему бы им и пятую не открыть — знают ведь, какая тут давка? Расслабились, дармоеды…

И, словно в ответ на это телепатическое послание, жалюзи приподнялись, и молоденькая кассирша уселась за столик. Потом вопросительно уставилась на Андрея. Он тоже пялился на нее, слегка опешив от неожиданности.

— Слушаю вас, — наконец сказала она.

Андрей спохватился.

— До Москвы на сегодня что-нибудь есть? Плацкарт желательно.

Она застучала по кнопкам клавиатуры, а Андрей подумал: «Да я, блин, реально крут. Силой мысли кассиршу вызвать — это вам не деревце засушить…» За его спиной уже вырастала очередь.

— Так, — сказала девица, — на те, что из Кисловодска идут, все уже разобрали. И на «тройку», и на 27-й… На владикавказский — тоже… И на нальчикский…

«Фак», — подумал Андрей.

— Единственное место на сегодня осталось…

— Давайте!

— …поезд «Назрань-Москва», 145-й. Верхняя боковая. Устроит?

— Устроит, — вздохнул Андрей.

— Отходит в 21.50, время в пути — 32 часа, прибытие на Казанский вокзал…

Сжимая в руке счастливый билет, он выбрался из толпы. Сердце стучало. Еду! Теперь уже точно — еду…

Вернувшись домой, он начал собирать сумку. А потом пришла мама, и были слезы, и уговоры, и робкие вопросы: «А если?..» Он убеждал ее, доказывал, логически обосновывал, а потом, когда понял, что все это бесполезно, просто подвел к окну и показал на голое дерево посреди июньского зноя. Она умолкла, опустилась в мягкое кресло и закрыла лицо руками. И сидела так почти полчаса, а потом подхватилась и помчалась на кухню, потому что как же он поедет голодный?..