Валерий Капранов - Глупец

— Эльвире…, Эльвире ничего не говори! Не говори, что я послал. Эх… горе то какое…

После этого старик, чертыхаясь, побежал. Повернул на лево. И скрылся в арке, ведущей в Холодный переулок.

Стоп.

Опять Холодный переулок.

Фотограф, тогда… а теперь ещё и этот дед…

Что им там, медом намазано? А может, они все психи? Надо бы узнать, нет ли там случайно лечебницы для шизофреников.

Я стоял изумлённый посреди улицы. Чувствовал я себя в очень дурацком положении. И что он там смог такого увидеть. Я посмотрел на свои ладони… Линии, на них были не такими, как раньше. До этого времени, они были, пусть не идеально, но всё же схожими. А теперь, абсолютно разными! Создавалось такое впечатление, что это ладони, двух совершенно разных людей.

Старик топором Фридриха срубил две осины. Обтесал. Продел их в рукава старого ватника, который был в тёплых вещах беглеца. С одной стороны, перетянул обтёсанные оглобли брючным ремнём Фридриха и закрепил его остаток, в небольшую шлею. Таким образом, получились вполне удобные носилки-волокуши. Стараясь не причинить немцу боли, он аккуратно переложил его на них и поволок.

Путь их действительно оказался не близким. Кроме того, его, таким делал изменённый маршрут, так как приходилось из-за Фридриха огибать крутые овраги, и обходить густые заросли, где обычному пешему путнику, передвижение не составило бы особого труда.

К сумеркам они вышли на небольшую поляну. Фридрих увидел одиноко стоящий большой и добротный, бревенчатый дом с крытым подворьем, обнесённый высоким частоколом.

— Ну, вот мы и добрались, — сказал старик и забарабанил в дубовые ворота.

— Марфа! Встречай гостей! — прокричал он не свойственным его возрасту, зычным басом. И пояснил Фридриху, уже тише. — Знатная травница. Егеря дочка. Только вот, осиротела рано. Батьку ещё в Гражданскую коммунисты изрубили. Ну а мамка, как разрешилась при родах, так и преставилась. Вот и выросла она, бабкой воспитана. А та, из наших — из лесовиков…

Тут послышалось гулкое, деревянное стуканье, отворяемого засова. Ворота распахнулись. И к ним вышла на встречу молодая женщина. Разглядеть лицо было сложно. Падающая тень от высокого старика, почти полностью закрывала фигуру хозяйки.

— Здоров дед Берендей, — раздался низкий, но приятный, молодой, женский голос — что-то ты поздновато для гостей. Аль, женихаться пришёл? Так ведь я не про вас. Не медвежьей породы.

— А ну, цыц! Девка. Всё бы ей женихаться… — вон молодца принимай. Да, на ноги поставь. А потом уж и думай…

— Всё им грехи-потехи, — проворчал дед.

Марфа так и оторопела. Фридрих понял, что она по началу и не заметила его на носилках. А теперь пристыдилась, оттого, что её озорство будет, не правильно истолковано, не знакомым человеком.

— Что стоишь, воды в рот набрала. Бери оглобли. Да понесли…

Марфа попыталась шёпотом что-то спросить у деда. Тот успокоительно махнул рукой и ответил:

— Да, не боись. Он такого же поля ягода. Разве ж, что из Неметчины. Стал бы я перед человеком не посвящённым, обличие менять, да к тебе в дом тащить…

— Ну, коль так… тогда милости просим. Вы уж не серчайте, мил человек. А, то времена у нас нынче…

Они занесли Фридриха в горницу и уложили, на предварительно освобождённую от расшитого покрытия, дубовую скамью.

— Помыть бы вас надо, — виновато потупив взор, сказала Марфа. — Дед, ты поможешь?

— Сама справишься доченька, мне уж пора… Я и так, уж, на цельный денёчек отстал. Нагонять бы надобно. — Сказал дед и направился к выходу.

У порога он остановился. Посмотрел на Фридриха и сказал:

— А, ты поправляйся скорее. Как на ноги встанешь, да окрепнешь совсем, пусть Марфа, тогда ко мне белку, с весточкой отправит. Вот тогда и свидимся. Да, поговорим. Может, чем и поможем.

Со двора, Фридрих услышал крик:

— Марфа! Запирай ворота. Не спокойно в лесу нынче.

Марфа вышла во двор. Фридрих понял, что это был предлог. Он, не смотря на боль и усталость, собрался, настроил свое восприятие. После чего, перенёс своё сознание к говорившим на улице.

— Ты доченька, его сильно не расспрашивай. Из беглых он. Тяжко ему сейчас.

— Хорошо, дед Берендей.

— С деревенскими, поаккуратней будь. Прознают, поползут слухи… Нагрянут из НКВД. Беда большая может случиться. Так что хорони его от глаз чужих, как зеницу ока. И самой спокойней будет.

— Поняла я. Уж постараемся.

— Ну, бывай доченька. Если что, или помощь какая, кличь… Приду.

— Ладно, дед Берендей. Пойду я. А, то подумает, что что-то худое супротив него замышляем. Не гоже будет.

— Хорошо. Ступай доченька.

Когда дверь отварилась, Фридрих, чтобы не волновать женщину, сделал вид, что дремлет. Марфа засуетилась. Наносила воды. Помогла ему раздеться. И стала обмывать его мокрой ветошью.

После, Марфа опытными руками нашла места изломов рёбер и, производя аккуратные движения, еле слышно шепча заговор, устанавливала кости на свои места:

Она производила это так умело, что Фридрих даже не почувствовал боли. Было только странное ощущение, что всё происходящее, совершалось не с ним, а он был, лишь сторонним наблюдателем.

Затем Марфа приложила к больным местам травы, среди которых, к удивлению Фридриха были и те, которые не использовались для подобных целей в их роду. Потом знахарка стала обматывать его тряпьем. После каждого витка, она обмазывала ткань кашеобразным раствором из мёда, яйца, глины и других добавлений.

Он выпил, принесённый Марфой душистый отвар из глиняной чашки. Отвар был горячим, и он старался пить маленькими глотками, чтобы не обжечься. Скоро боль успокоилась, и немец смог без особого труда приподняться и сесть. Марфа принесла ему чистую и накрахмаленную, длинную льняную рубаху. Тело ощутило приятную свежесть. Фридрих, после долгих скитаний по лесу, чувствовал себя, обновлённым и свежим.

Через час они уже сидели за накрытым столом. На столе стоял казанок с тушёной картошкой и курицей, квашеные огурцы, капуста, резанный дольками, репчатый лук, простокваша и круглый каравай ржаного, ноздрястого хлеба.

Из буфета хозяйка достала графин с настойкой из черноплодной рябины. Налила Фридриху гранёную стопку. Себе наливать не стала. Она прикрыла глаза и шёпотом про себя проговорила набор каких-то фраз. На молитву это, похоже не было. Но гость почувствовал, как будто над столом зависла какая-то пульсирующая сила, исходящая прямо из земли, которую тут же, в себя впитали блюда с едой стоящие перед ними.