Линн Рэйда - Истинное имя

— … Встать, ублюдок! — прошипел Дагон, ткнув своим факелом ему в лицо — Алвинн чуть не опоздал шарахнуться назад.

Надсаживаясь от натуги, узник приподнялся, силясь подтянуть поближе искалеченные ноги.

Пальцы заскребли по гладкому, отполированному камню, соскользнули со стены, не находя опоры. За весну и лето руки истончились так, что порой Алвинну казалось — их теперь можно переломить, как высохшие ветки. И на пальцах давно не было ногтей.

Алвинну уже давно не жаль было смотреть на свое грязное, дрожащее, изломанное тело. Оно стало ему безразлично, как чужое. Даже пытки его больше не пугали.

Но от слова "встать" сердце как будто рухнуло в бездонный ледяной колодец.

"Встать" — это значит, что все будет еще хуже, чем обычно. Это значит — Олварг.

Возвышающемуся над ним Дагону, видно, надоело наблюдать за жалко копошившимся на полу узником. И хоть двигался он, как всегда, неуловимо быстро, Алвинн все-таки успел заметить, как Дагон отводит ногу для удара.

А вот заслониться или отползти в свой безопасный угол — не успел.

Корчась на каменном полу, и понемногу вспоминая, как нужно дышать, Безликий загадал: пусть этот неожиданный визит их принципала будет неслучайным. Покосившись на свои худые руки со следами пузырящихся ожогов, Алвинн мысленно взмолился — если есть на свете хоть какая-нибудь справедливость, пусть сегодня этому придет конец.

Это было отчасти похоже на те дни, когда он только стал Безликим. И все еще думал: да не может быть. Не может быть, чтобы _это_ будет с ним всю жизнь. Конца которой — не предвидится.

Олварг вошел, и затхлый воздух подземелья стал как будто еще неподвижнее и холоднее, чем обычно. Алвинна пробрал озноб. Он с удовольствием остался бы лежать в том же скорченном положении, в каком его застиг удар Дагона, и вдобавок спрятал бы лицо в ладонях — гордость для него уже немного значила.

Но Олварг коротко велел вошедшим вместе с ним Безликим — поднимите, — и его глаза, как две булавки, колко, вопросительно вонзились в обессилевшего пленника. Всякий раз он смотрел на Шоррэя так, как будто ожидал какой-то важной перемены. Но какой именно — Алвинн не знал. Сам он уже давно чувствовал себя растоптанным и сломленным. И не был ни настолько глуп, ни настолько самоуверен, чтобы полагать, что Олварг этого не видит. Так чего он еще хочет от своего бывшего слуги?.. Чтобы тот молил о снисхождении и ползал на коленях? Так ведь это все дешевка, на которую не поведется даже мало-мальски опытный палач… не говоря уже об Олварге, который видел всех людей насквозь — по крайней мере, в том, что касалось их слабостей и страхов.

Очевидно, на сей раз его мучитель снова не подметил в пленнике того, чего хотел, поскольку тонкие, презрительные губы чуть заметно покривились. Алвинн напряженно ждал, что скажет Олварг.

— Знаешь, почему я не убил тебя сразу после того, как ты освободил мальчишку? — спросил тот, немного помолчав.

Безликий вздрогнул. Олварг не был ворлоком — в обычном смысле слова — но иногда нельзя было отделаться от ощущения, что он каким-то одному ему доступным способом читает мысли своих слуг.

— Не знаю, — сипло отозвался Алвинн. — Кара за измену — смерть. А я… я предал вас.

— Не совсем так. Обычного предателя я бы убил еще тогда. Но ты, Шоррэй — предатель необычный…

Олварг сцепил руки за спиной и отвернулся от него. Шоррэй следил за ним полубезумным, напряженным взглядом.

— Необычный, — повторил их лорд. — С какой стороны ни посмотреть, твое предательство выглядит совершенно беспричинным. Ни в какой симпатии к этому узурпатору Валлариксу я тебя заподозрить не могу — ты никогда его не знал. Корысть тут тоже ни при чем; ни Валларикс, ни Сивый никогда не смогут как-то наградить тебя за ту услугу, которую ты им оказал. Когда ты проговорился и назвал мне свое человеческое имя, я подумал было, что ты просто пожалел мальчишку. Несколько сентиментально, но вполне по-рыцарски. Ты еще помнишь, как был рыцарем?.. Это должено было прийтись тебе по вкусу. Твой поступок выглядел бы подвигом во имя милосердия.

Два ледяных ножа опять вонзились в Алвинна.

— Только ведь тебе плевать на милосердие и подвиги. И на мальчишку этого плевать. Ты убивал его ровесников без всяких колебаний. И того щенка, которого мы предназначили для ритуала, тоже выручать не стал. На его место обязательно нашелся бы другой, и моим планам это бы не помешало. Значит, всплеск сентиментальности тут ни причем, Шоррэй. Быть может, ты так сильно меня ненавидел, что решил пожертвовать собой, чтобы разрушить мои планы? Или… ты так сильно ненавидел _самого себя_?

Алвинн невольно содрогнулся. Нет. Не может быть.

— Я все время ждал — когда ты наконец поймешь, что твое предательство не принесет желаемого результата. Но ты слишком глуп. Хотя твоя идея, признаю, была по-своему красивой… Ты вступил в борьбу со мной без всякого расчета на победу — только бы все побыстрее кончилось. Не так ли, _Алвинн_?

Узник содрогнулся и обмяк, как будто в его теле в одночасье не осталось ни единой кости. Опущенные плечи Алвинна едва заметно вздрагивали, и со стороны казалось, что Безликий плакал.

Впрочем, могло быть и так.

По губам Олварга скользнула удовлетворенная улыбка.

Он нагнулся к узнику и тихо, доверительно сказал:

— Не думай, что отделаешься так легко, Шоррэй. Я был бы дураком, если бы стал давать предателями именно то, чего они хотят — даже если им вздумалось желать собственной смерти. Нет, Шоррэй. Ты будешь жить — уже хотя бы потому, что ты так сильно этого не хочешь. А я тем временем подумаю, какую еще пользу можно из тебя извлечь.

Больше он не добавил ничего. Все остальное было ясно и без слов.

Последний раз смерив своего пленника глазами, их принципал кивнул застывшим у дверей темным фигурам.

— Займитесь. Только не калечить.

Олварг вышел, не оглядываясь. Алвинн видел, как он подобрал тяжелый край своего светлого плаща, чтобы как-нибудь ненароком не задеть им грязного, загаженного пола в камере.

В ответ на предложение Дарнторна Крикс споткнулся и осел на землю — откровенно говоря, картинно и на удивление ненатурально.

— Ты думаешь, это смешно? — вскипел Дарнторн. — Так, может быть, тогда еще над этим посмеешься?..

И он со злостью пнул упавшего "дан-Энрикса" ногой.

Южанин даже не пошевелился.

— Фэйры тебя побери, Пастух, только не думай, что я тебе поверю, — раздраженно сказал Льюберт, покосившись на стоявших рядом Грейда и Фессельда. Оба еще продолжали улыбаться, но уже, скорее, по инерции. Вид у них был озадаченный.