Марк Даниэль Лахлан - Фенрир. Рожденный волком

— Зачем ты это сделал? Скакки же мертв. Честь восстановле­на! — Офети недоверчиво развел руками.

Хугин указал на юнца.

— Он тоже должен умереть.

— Это нужно твоей магии?

— Это нужно богам.

— В таком случае ничего не поделаешь, сынок. Тебе придется драться с ним.

— Он меня убьет! Он убил всех наших!

— Поверь мне, двери Валгаллы будут широко распахнуты для того, кто бился с этим воином. Смерть все равно придет рано или поздно, поэтому встань и дерись с ним. Не позволь себе умереть жалкой смертью и отправиться к Хель. — Офети сунул меч в ру­ку юнцу.

— Помоги мне одолеть его. Он ведь и тебя может убить.

— Я путешествовал с ним много дней, у него была масса воз­можностей убить меня, если бы это ему было нужно. Но дело да­же не в этом: он не причинял мне зла, так с чего бы мне ждать от него зла? Либо ты дерешься с ним, либо я. Поэтому прошу меня простить, но выбор пал на тебя. Давай, возьми себя в руки и со­берись с духом.

Сначала мальчишка робел, но потом собрал волю в кулак и за­махнулся на Хугина сверху. Тот прикрылся и парировал удар изо­гнутым мечом, отхватив парню кисти на обеих руках. Хугин схва­тил топор противника, развернулся и ударил сзади, глубоко всадив лезвие в шею и опрокинув мертвое тело на дно драккара.

Хугин посмотрел на парня, которого только что отправил на тот свет.

— Ты призрак? — спросил Офети.

— Нет. Это было заклятие.

— Отличный фокус. И хорошо еще, что мы оставили тело на борту.

— Разве это не плохая примета — выбрасывать колдуна в мо­ре, пусть даже мертвого?

— Так и есть. И благодари своих богов, что эти викинги были того же мнения. Я видел, что один из рабов уцелел.

Бледнокожий мужчина с рыжими волосами сидел рядом с му­лом, до сих пор привязанный к крестьянскому парню, которого насквозь проткнуло копье — оружие так и торчало у него из гру­ди. Рыжий сидел молча. Хугин посмотрел на него, однако никак не связал с недавним видением.

— Отлично, — сказал Офети. — Больше на судне не будет ни­каких рабов. Освободим его и посмотрим, сможем ли мы управ­лять кораблем.

Леший был уверен, что мул сломал ему ногу. Он подавил при­ступ боли и вынул свой нож. Офети отправился освобождать раба. Рыжий поднялся, нисколько не пострадавший в недавней суматохе.

— Ты случаем не моряк, друг? — спросил Офети.

— Да я просто морской волк, — заверил его бледнокожий незна­комец.

— Тогда помоги мне с парусом. Хугин, Леший, и вы помогайте. Потом сбросим мертвецов за борт. От них и при жизни здорово во­няло, и после смерти они не станут пахнуть лучше.

Рыжий сказал чистую правду — он был опытным мореходом. Парус быстро поставили на место, хотя купец им не помогал. Нога у него действительно оказалась сломана, и встать он не мог.

— Мой народ владеет заклинанием, которое подчиняет ветер, — сказал рыжий. — В какую сторону вы хотите идти?

— На Альдейгьюборг!

Рыжий поднял со дна корабля веревку. На ней был затянут странный сложный узел. Он развязал узел и подул через него на па­рус. Ветер наполнил парус, и корабль рванулся, набирая скорость.

— Надо было сразу тебя освободить, — сказал Офети, торопясь сесть к рулю. — Мне кажется, мы с тобой станем друзьями!

Рыжий улыбнулся.

— Не сомневаюсь, — сказал он, — что ты отплатишь мне услу­гой за любую услугу.

На этот раз все происходило быстрее. В прошлый раз Волк выхо­дил из него крадучись, на этот раз он выскочил с ревом. Противить­ся голоду было невозможно. Жеан стонал и кричал, пока его осла­бевшие мышцы приходили в движение. Конечности, кажется, даже трещали и скрежетали, пока он катался по промерзшему кораблю.

Он знал, что будет делать, знал, что ему необходимо. Он был слаб, его человеческий разум остался подо льдом. Только волчий голод, тот самый голод, который не давал ему умереть, заполнял теперь его сознание.

Жеан извивался на досках, продвигаясь вперед, пока не ударил­ся обо что-то. Он понял, что это не часть корабля, что-то помягче. Он никак не мог приподняться, поэтому, дрожа и подергиваясь, он развернул тело, упираясь в палубу ногами. Это движение далось с невероятным трудом — несмотря на мороз, он обливался потом. Теперь его голова упиралась в то, что вроде бы было человеком в плаще. Стеная, он пополз вдоль мертвого тела. Рука. Он снова за­скользил по обледенелой палубе; мышцы вынуждали его двигать­ся, их то и дело сводило судорогой, зато суставы были скованы так же прочно, как был скован льдами драккар. А в следующий миг он наткнулся на голую руку без перчатки. Люди, приходившие на ко­рабль, снимали одежду с гребцов, надеясь найти украшения. Жеан лежал рядом с полураздетым викингом.

Он поворачивал голову до тех пор, пока во рту у него не оказал­ся человеческий палец. Он захватил слишком много и не смог от­кусить. Жеан выталкивал палец изо рта языком, пока на зубах не осталась только полоска кожи. Первый кусок дался нелегко. Он ед­ва смог надорвать кожу. Его челюсти походили на старые ворота, которые давным-давно покрылись ржавчиной и пылью. Но все-таки они двигались, а вкус крови, густой и насыщенный, проникал в него, обещая нечто большее. Он проглотил кусочек плоти. И от­кусил еще.

Перед ним промелькнули воспоминания о прежней жизни: ве­чер в часовне, запах восковых свечей в воздухе. А в следующий миг воспоминание ускользнуло прочь, кануло в темноту, словно заяц в чащу. Его прежняя жизнь растворилась.

Пока монахи аббатства Сен-Жермен служили вечерню [30] Вечерня, повечерие, полунощница, заутреня, первый, третий, шестой и девятый часы — названия служб суточного круга богослужения в хри­стианстве. (Примеч. ред.) , а потом повечерие, он сумел проглотить два куска мяса. Между повечерием и полунощной он съел шесть. На заутрене, когда солнце превра­тило туман в сверкающее серое полотнище, он съел мясо со всей ки­сти, и шея начала поворачиваться свободнее, а челюсти окрепли. К первому часу он обглодал почти всю руку. К третьему сил приба­вилось настолько, что он вспорол живот и съел легкие, печень и серд­це. А когда снова настало время вечерни, он уже сидел прямо и на его одежде замерзала кровь викинга. Зато кровь в его венах разогре­лась, и мысли исповедника сбросили с себя морозные кандалы.

Жеан поднялся и поднес руку к шее. Амулета не было. Он погля­дел на то, что успел натворить. Ощутил, как Волк в нем едва ли не усмехается, радуясь короткой передышке, прежде чем снова при­няться за еду. Зубы уже стали чересчур большими для человеческо­го рта, и сам рот занимал в сознании главное место, сделавшись го­раздо важнее рук. Те перемены, которые он переживал раньше, стремительно происходили в нем снова. Снова вернулось то чув­ство — смесь страха и восторга от того, что человек узнал зверя.