Марк Даниэль Лахлан - Фенрир. Рожденный волком

Они обогнули большое озеро с домами на берегах. Останавли­ваться на ночлег не стали, но Жеан срезал палку и сделал из нее крест, который понес высоко над головой. По этим дорогам посто­янно ходили пилигримы, пусть и не ранней весной, и местные жи­тели, кажется, ничего не заподозрили. Викинги трубили в свои ро­га и надеялись на удачу. Никто на них не нападал, им даже удалось купить немного хлеба. Переговоры вел Жеан, а норманны помал­кивали. По совету местных они нагрузили мулов дровами. Идти по горам будет холодно, и на стоянках им потребуется костер.

Тело мертвого монаха тащили на грубо сколоченных салазках. Запах гнили викинги переносили с трудом, хотя Жеан не находил в нем ничего отвратительного.

— Надо сварить его, чтобы мясо отвалилось, — предложил Эгил.

— А где нам взять такой большой котел? — поинтересовался Офети.

— Тогда сожжем его, — сказал Эгил. — Слушай, монах, а жаре­ный святой стоит столько же, сколько сырой?

Жеан ничего не ответил.

Когда они повернули на юг к перевалу, снег повалил хлопьями, а река, вдоль которой они шли, начала покрываться коркой льда. Бер­серкеры были северянами, и их одежда вполне подходила для такой погоды, однако днем им приходилось идти без остановок, чтобы не замерзнуть. Ночи у костра они проводили пусть без особенных удобств, но более-менее сносно, а вот еды было совсем мало, только рыба, которую викинги наловили в реке, и купленный хлеб.

По счастью, мертвое тело промерзло и перестало вонять. Горы подступали все ближе, темные стены вздымались до самого серого неба. Казалось, будто они находятся в нижней точке между двумя гигантскими волнами, которые зависли над ними на мгновение, прежде чем обрушиться. Пять дней пути — и волны исчезли, рас­творились в снегах. В долине было негде укрыться, и дрова подхо­дили к концу. Палатки стали настоящим спасением, хотя их бока раздувались, когда воины набивались внутрь. Зато в тесноте было теплее.

Северяне упрямо двигались вперед, глядя в землю под ногами. Если бы не дорога, натоптанная многими поколениями торговцев и паломников, они вряд ли смогли бы идти, они и так все время спо­тыкались и падали. Никто из викингов не жаловался, хотя Жеан видел, как они страдают. Исповедник никак не мог забыть лицо де­вочки, смотревшей на него с берега реки. Ему представлялось, что она до сих пор наблюдает за ним, просто он ее не замечает. Когда из тумана выступали скалы или водопады, ему порой казалось, что он видит ее лицо.

На шестой день погода сжалилась над ними. Тучи по-прежнему висели низко, но снег поредел, и они различали дорогу впереди. Же­ан заметил, что Офети смотрит на него.

— Ты сильный мужчина, монах.

Жеан молча шел вперед.

— Когда ты ел в последний раз?

— Не помню.

— Недели две назад. И ты все равно идешь так, будто только что плотно позавтракал. Ты даже ноги тряпками не обмотал. Что при­дает тебе сил?

— Господь.

Офети кивнул.

— Расскажи мне о своем боге.

И Жеан рассказал ему. Как родился Иисус Христос, как появил­ся на свет в хлеву среди животных, как Его воспитал плотник и как Он умер на кресте, чтобы человечество могло жить вечно.

Норманны любили слушать разные легенды, поэтому все они внимали ему с большим интересом. Особенно Офети был зача­рован.

— Я испытаю этого вашего бога. Он будет жить в моем сердце рядом с Тюром, и я посмотрю, принесет ли он удачу.

— Христос не живет рядом с ложными богами. Ты должен отка­заться от идола.

— Этого я делать не стану. Неужели твой бог настолько ревнив, что не потерпит рядом другого?

— Да, — сказал Жеан. — Если бы ты был крещен, однако не от­казался при этом от дьявола, то Господь наказал бы твоих потом­ков до третьего колена.

— За что? — изумился Эгил. — У меня есть жена, но разве я не могу лечь с другой женщиной, если захочу? Разве моя жена прокля­нет меня, если узнает об этом?

— Твоя жена должна проклясть тебя. Потому что ты должен быть привязан к одной женщине.

— Я и привязан, но не настолько крепко, чтобы не повеселить­ся на сеновале с другой, если захочется. Какая женщина станет ру­гать за это мужа, ушедшего в поход? Разве бывают такие ведьмы?

— Господь говорит нам: «Не прелюбодействуй». Я расскажу те­бе одну святую историю, посмотрим, сможет ли она поколебать твое языческое сердце.

И Жеан рассказал о Моисее, о том, как тот принес десять запо­ведей с горы Синай.

Офети и другие берсеркеры смеялись.

— Так вы, франки, верите, что исполняете заповедь «не убий»? Сколько же северян полегло бы, если бы вы не исполняли ее?

— Врагов Господа разрешено убивать. Существует справедливое и несправедливое убийство, и тексты ясно об этом говорят. Запо­ведь означает, что нельзя убивать просто так.

— А как вы узнаете, кто враг Господа?

— Простым людям нет нужды думать об этом, им указывают священники, — пояснил Жеан.

Викинги снова засмеялись.

— Похоже, это здорово всех устраивает. Мне нравится их бог, который понимает разницу между благородным сражением и убий­ством, — сказал Офети.

— В Нем моя сила, Он мой свет.

— Именно поэтому я и считаю его хорошим богом. Он сделал тебя могучим человеком.

— Так и есть, — согласился Жеан, — хотя я благодарил бы Его еще больше, если бы Он сделал меня слабым.

— Почему?

— Потому что Господь испытывает тех, кого особенно любит. Начиная с собственного сына, которого Он попросил пожертво­вать собой.

— Это не такая уж большая жертва, во всяком случае, для нас, — сказал Офети. — После смерти ты просто попадаешь в чер­тоги Всеобщего Отца, чтобы вечно пировать и вечно сражаться. Смерть — это все равно что переселение в другие края, и многие наши соплеменники так поступают.

— Умирают в страданиях, прибитые к кресту гвоздями?

— Забавная смерть для плотника, — заметил Офети.

— Конунг Несбьерн как-то распял плохого строителя лодок, ска­зал, что научит того забивать гвозди, — вспомнил Эгил. — Мне ка­жется, это похожая история.

Жеан подавил гнев.

— Он знал, какая судьба Его ждет, и согласился добровольно, чтобы искупить наши грехи.

— Если честно, — вставил Офети, — то у меня самого было не­сколько дядюшек, которые знали, что валькирии уже парят над ни­ми. Однажды Хегг и его парни попали в ловушку, их окружила тол­па островитян на западе. Они могли бы сдаться и дождаться выкупа, но кто-то назвал дядю трусом — этот гад знал на нашем языке только одно это слово, — и тогда наши показали им, кто тут трус. Двое из десяти остались в живых, зато с тех пор в тех краях никто не называет нас трусами, так что дело того стоило. Этот Иисус — храбрый малый, это точно, однако в мире полно храбрецов. Да и дру­гой мир существует!

— Когда человек повержен в прах, когда ему плохо, когда все со­родичи отвернулись от него, мой Бог помогает ему встать и шага­ет рядом с ним. А твой?