Марк Даниэль Лахлан - Фенрир. Рожденный волком

Сердце билось учащенно, она вспотела, несмотря на холод. Она была в ужасе, но ее пугало не то, что охотится за ней, не ночная пу­стота, не странные люди, окружающие ее. Тогда что же? Она попы­талась подобрать для страха слово. Обреченность? Судьба? Или же время, которое, подобно тяжкому грузу, затрудняет каждое движение? Она словно ощущала громадное темное пространство, предшество­вавшее ее рождению, пустынное для нее, в котором, однако, проступали призрачные лица. Все, что она знала до сих пор, было неверным, точнее, куда более сложным и опасным, чем ей представлялось.

И что же это за человек, которого она держала на руках? Кто он, этот Ворон? Здесь, на берегу реки, у костра, среди прохладной весенней ночи, когда в тело впиваются ветки и камни, рядом сидят рыбаки, а купец нервно вглядывается в небо, высматривая птиц, она боялась его до смерти. Но у нее было видение, показавшееся ей более реальным, чем лодка, река, Леший и его мул. Она была в том видении такой сильной, она была связана с человеком, лежавшим у нее на руках, чем-то более важным, чем забота о благополучии, о семье и о положении в обществе: тем, что заставило Юдит бежать с Бодуэном Железной Рукой [17] Бодуэн Железная Рука (?—879) — первый граф Фландрии (с 863 г.). По­хитил дочь короля Карла II Лысого, Юдит, чем вызвал его гнев, но сумел получить помилование у Папы Николая I и заключить с ней брак. , тем, чего так хотел, но так и не обрел маленький купец, который сидел сейчас перед ней, похожий на ду­ха огня в своем тюрбане, шароварах и с острой бородой, тем, о чем даже не задумываются эти рыбаки, заботящиеся только о сетях и лодках, угрозе голода и благоденствии.

Элис ощущала это в своем сердце с самого раннего детства. Она была неполной. И теперь знала, почему в Лоше убегала гулять по ночам, почему во снах постоянно что-то искала, так и не находя. Она искала его. Для чего? Чтобы самой погибнуть? Нет. Тогда для чего же? Она понятия не имела, не могла объяснить даже себе са­мой. И все равно не могла отделаться от ощущения, что именно за ним она шла босая по ночным водам реки Индр, за ним она бежа­ла по коридорам и пещерам в своих снах. Это чувство пугало ее сильнее, чем любые ужасы, какие она могла вообразить, и слезы ка­тились по ее лицу, пока она глядела в огонь.

В холмах завыл волк. Элис почему-то поняла, что он говорит. Она повторила его мысль, глядя в огонь:

— Я здесь, а ты где?

Руки у Ворона дрожали, когда он заряжал лук, чтобы убить мона­ха у ворот. Но он все равно выстрелил, и стрела вонзилась точно в горло у основания шеи. Его руки дрожали и тогда, когда он позво­лил воинам Греттира перерезать поющих монахов в алтаре и обо­рвать песнь веков ударами топоров и собственного опасно загну­того меча. Он дрожал, когда стаскивал монахов к подземному озеру. Девять должны были умереть в воде, по одному за каждый день, который Один провисел на дереве у источника мудрости. Он бил их, топтал и пинал, подчиняя себе, пока не смог привязать к ко­лоннам, затянув на шее каждого сложный тройной узел, который скользит только в одну сторону: ожерелье мертвого бога, узел, ко­торый, однажды стянув, уже не распустишь.

Девять должны были умереть в воде, остальных порубили топо­рами, сожгли, убили дубинками и зарезали. Старика он знал, раз­умеется, он знал его. Он искал его сам, приказав викингам не тро­гать монахов преклонных лет. Они нашли старика в маленькой часовне, он стоял на коленях. Хугину не хотелось смотреть ему в глаза, но он все равно посмотрел. Чтобы быть магом, приходит­ся делать через «не хочу».

— Отец Мишель...

— Откуда тебе известно мое имя, нечестивец?

— Это я, Луи.

— Я не знаю никакого Луи.

— Ты был моим наставником. Это я убил аббата и убежал.

Старый монах покачал головой.

— Луи? Это правда ты? Что с тобой случилось, сын мой?

— Я теперь служу старым богам. И я — твоя смерть.

Монах поднял на него глаза.

— Ты проявишь ко мне милосердие. Я всегда был к тебе мило­серден. Заступись за меня, сын мой.

Ворон схватил его и потащил к озеру. Старик умер не сразу, хо­тя умирал не так долго, как жирный повар, переписчик, мальчики-послушники или те двое, которые были еще живы, когда Хугин за­тащил в темную воду Жеана. Девять должны умереть. К вечеру Ворон убил только восьмерых, остальных прикончили северяне. Путник, Жеан, был девятым, и его послал, в чем Хугин не сомне­вался, сам повешенный бог, чтобы получилось магическое число.

Смерть старика далась Хугину нелегко. Отец Мишель взял его под свое крыло, когда он был совсем мальчишкой, и сквозь пальцы смотрел на его отлучки в долину, к семье. Но в том-то и суть, что­бы было нелегко. Хугин знал, что страх, унижение, ужас и стыд являются вратами, через которые входит волшебство. Поэтому он сеял смерть, бил и душил, заставляя измученных удавками мона­хов умолять и в отчаянии петь псалмы, выталкивая слова из истер­занного горла. Но бог не даровал ему видения.

А потом, когда Хугин сидел в темной церкви едва не рыдая, при­шел путник, и Ворон схватил его и затащил в воду.

«Покажи мне моего врага», — твердил про себя чародей. И ког­да на него глядели раздувшиеся лица удавленных и утонувших, ког­да слова приглушенных псалмов скрежетали в ушах, бог исполнил его желание. Путник сорвал веревку с шеи, как будто это была тон­кая ниточка, и накинулся на монахов рядом с ним.

Хугин слышал, как он произнес: «Фенрисульфр».

Тогда Ворон понял, что время близится, время сумерек богов. Рагнарек снова разыгрывается на земле, катастрофа настолько чу­довищная, что эхо от нее разнеслось обратно во времени и ужас тех событий просочился в мир людей, пока история раскручивалась, приближая всех к тому жуткому дню, когда все это произойдет в ре­альности.

Бог в своем земном воплощении должен умереть, Хугин и его се­стра должны умереть вместе с ним. И вот здесь раздирал плоть при­вязанных монахов тот, кто должен всех уничтожить. Он-то думал, что Волк таким и явится — просто волком, но теперь он видел, что его дух воплотился на земле в человека. Хугин просил Одина пока­зать его врага, он принес в жертву повешенному богу монахов, от­ряд викингов, свои собственные человеческие чувства и думал, что ему не показали ничего. Но это не так. Бог отправил Волка к нему в церковь, передал прямо в руки, а Хугин ничего не сделал, не су­мел спасти своего бога, себя самого и, что самое главное, сестру. Он знал, что все равно не смог бы убить Волка — это не его судьба, во всяком случае, так ему открылось, — однако же он мог бы посадить тварь под замок, когда была такая возможность, протащить его бес­чувственного по воде, в пещеру за озером, и запереть там навеки.

Пророчество, за которое сестра отдала глаза, было недвусмыс­ленным. Девушка приведет Волка к богу, после чего бог умрет. Волк терзал свои жертвы, монахи кричали, и от их криков шли рябью во­ды озера, посвященного Христу, посвященного Одину, Меркурию, Водану, или как еще там называли бога те, кто чувствовал его силу, скопившуюся в этом месте за века.