Надя Яр - Путь ножа

Ножи вернулись незадолго до рассвета. Они подплыли к моей груди серебряными рыбками в воздушном океане. Я взяла их за рукояти, ожидая тепла, но металл был холоден, как кровь дракона: ночь в пустыне Мохаб нередко покрывает инеем пески и травы. Я спрятала ножи. Чистить их не было нужды. Это серебро не удерживает капель крови.

На востоке засветлел горизонт, забеспокоились мои хоргор.

— Уводи их, Храдаш, — сказала я. — Ждите вечера. Я пойду по дороге к святилищу.

Храдаш коротко зарычал, и отряд растворился в тени горы. Я ждала, пока не уверилась в том, что они благополучно дошли до скал. На всякий случай я ещё раз приложила ухо к земле. Бесконечный шёпот песка, шорох жизни ночных насекомых, возня грызунов, медленный, неуловимый рост корней трав… В радиусе двух дней пути отсюда не было слышно шагов, слов, дыхания крупных скоплений людей. Только город пробуждался под сенью горы, да ещё довольно далеко шёл к нему небольшой караван. Ножи уничтожили весь разведывательный отряд. В таких ситуациях они работали безотказно — прекрасное оружие, если не ожидать невозможного. Трудно было надеяться, что ножи смогут решить предстоящее сражение в мою пользу. Врагов было слишком много. Они шли с юга, как саранча, ведомые голодом, который был больше, и злобой, которая была старше мира.

Шагов за сто от меня журчал ручей. Пахло водой. Я побрела на звук.

Прохладный широкий ручей спускался с горы Тхерема. Жители города считали его рекой. Сейчас, в разгар лета, он доходил мне до щиколоток. Тысяча-другая шагов, и он безвозвратно терялся в песке. Я села на скалу посередине потока, сняла сандалии и спустила ноги в холодную воду. В течении ручья было что-то старое, грозное и неуловимо родное. В недрах ближней горы, в глубине, из которой вышла эта вода, жил маленький хозяин Тхерем. Тхерем, охранитель города Тьлан. Мой брат Тхерем. Червь горы.

Взошло солнце, и я увидела перед собой огромный оазис — возделанные поля, далёкую овечью отару и у подножия горы город Тьлан. Всё было так, как мне описали: безлюдная дорога, впадающая в запертые ворота; жёлтая городская стена в добрых три человеческих роста, а за нею — скопление черепичных и глиняных крыш. Крыши вздымались вверх по склону пенистой волной. Город прилепился к подошве горы Тхерема, словно дитя, которое держится за отцовский сапог. Издалека виднелась и дорога к святилищу. Она вилась по склону и заканчивалась там, где, добрых полмили над последними крышами зданий, в теле горы зиял отверстый зев. Из пещеры в пустыню веяло тьмой.

Я пошла вверх по течению ручья и по пути нанесла на лицо тонкий слой глины, чтобы не так бросаться в глаза смуглым жителям этой страны. Глина пахла водою и жизнью. Стена Тьлана была цвета старого масла. Её камни выветрились за века, и неприхотливые кустарники и травы пустили корни в многочисленных щербинах и трещинах. Я взобралась на стену, держась за упругие цепкие стебли. По этой стене могли бы идти три человека в ряд, но сейчас на ней, сколько видел глаз, не было ни души. Изнутри стену здесь подпирали заброшенные здания, пепелища, мусорники и руины. Среди развалин скубли тощую травку пушистые белые козы. Земля была глинистой и измождённой. Я услыхала уличный шум и крики пастухов, которые гнали в городские ворота какую-то живность. Эти и другие звуки доносились ко мне будто бы из чужого сна.

Я спрыгнула со стены и пошла на недалёкий шум шагов и речи. Пробираясь среди развалин, я почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд. Полуголый смуглый мальчишка сидел на корточках в пустом дворе и копался в сухой земле прутиком. Он быстро отвёл глаза, но у него был такой вид, как будто он меня узнал. Я улыбнулась мальчику, надвинула на лицо покрывало и скоро вышла к жилым домам, а потом в крытый переулок, выходящий на оживлённую улицу. В дверях низкого дома с крупными орнаментами на стенах сидела женщина и продавала колодезную воду, снедь и козье молоко. За медную монету я купила у неё большую миску кислого молочного напитка и пресную лепёшку с жиром. Я увидела, что многие люди покупают домашнюю снедь и, подобрав ноги, садятся завтракать прямо на землю. Я последовала их примеру.

Ближе к центру города людей было довольно много — мужчин и женщин, стариков, взрослых и детей, и мне понадобилось какое-то время, чтобы к этому привыкнуть. Ими полнились столовые, чайные, площади, крытые улочки. Люди галдели, ссорились и смеялись, таскали разнообразную поклажу и утварь, перегоняли овец и коз, несли на головах корзины и кувшины. Шла оживлённая торговля всякой хозяйственной мелочью, напитками и снедью. Женщины продавали с крылечек фрукты, расписную посуду и тканые шали. Большинство жителей Тьлана были небогаты и носили простую одежду из шерсти, но немало было и нарядных прохожих в одежде из тонкого льна. Для южного города улицы были довольно чисты. Испражнениями почти не пахло.

До полудня я просто гуляла по улицам и слушала разговоры горожан. Среди прочего я узнала, что у здешнего царя недавно родилась дочь, что летние жертвоприношения уже закончены и что какому-то жрецу приснилась буря, идущая из пустыни. Когда солнце подкралось к зениту и зной стал невыносим, я вошла в чайную, где за пару монет сняла нишу с чистой подстилкой, занавесками и окном. В этой нише я провела остаток дня, то и дело доливая себе горьковатый чай из бронзового чайника, под которым горел в ямке крохотный неопасный огонь. Чай был очень горяч и тем не менее прохлаждал. В открытое окно влетал гомон городской жизни. Где-то невдалеке шумел рынок; продавцы кричали похвалы своим товарам. Всё было мирно и спокойно, и я, кажется, спала. В полудрёме присутствие врага ощущалось острее. Мне грезился далёкий мёртвый огонь, пылающий над пустыней. Его войско было ещё далеко. Если очень повезёт, то зарезанный моими ножами отряд отобьёт у войска охоту двигаться в сторону Тьлана. Впрочем, я на это почти не надеялась.

Ближе к вечеру я оставила чайную. Город немного посвежел. Через улицы перекинулись длинные тени.

— Вяленое мясо, сушёные фрукты, вода… — женщина, толкающая тележку, приостановилась и глянула на меня почти без надежды. Я купила у неё полоску мяса и смотрела, как она удаляется в направлении рынка, уже не выкрикивая, а устало произнося обессмыслившуюся за день фразу.

— Прекрасная госпожа, дайте монету? — сказал мальчишеский голос. Я оглянулась. Это был тот самый парнишка с прутиком. Он явно не упустил меня из виду. И как это я не заметила его?

Глаза мальчишки были черны, как черно в полночь беззвёздное небо, и было в них что-то большее, чем бывает обычно во взгляде людей. Было в них то же, что я заметила в водах ручья. В лице мальчика трепетал отблеск Тхерема.