Анджей Сапковский - Дорога, откуда не возвращаются

— Микула! — крикнул он тогда. — Назад! Оба кинулись наутек, сообразив броситься в разные стороны. Кащей, растерявшись, постоял, потом, скрежеща брюхом по камням, двинулся вперед, прямо на Висенну — она пыталась подняться на четвереньки, голова ее бессильно склонилась, волосы мели землю. Над ней повисла в воздухе пестрокрылая птица, она кричала, кричала, кричала…

Кащей был близко.

Микула и Корин подскочили одновременно, преграждая дорогу чудовищу.

— Висенна!

— Госпожа!

Кащей, не останавливаясь, растопырил клешни.

— В стороны! — крикнула Висенна, она стояла на коленях, подняв высоко руки. — Корин! В стороны!

Оба отскочили в разные стороны, прижимаясь к стенам ущелья.

— Гененаа фиреаол кереланл! — пронзительно крикнула чародейка, простирая руки в сторону Кащея. Что-то невидимое устремилось от нее к чудовищу. Траву примяло к земле, а камни разлетелись в стороны, словно отброшенные огромным невидимым шаром, с возраставшей скоростью катившимся к кащею.

С ладони Висенны сорвалась ослепительная молния, ударила в кащея, размазалась по его панцирю сетью из огненных языков. Оглушительный грохот. Кащей взорвался, взлетел зеленый фонтан крови, обломков хитинового панциря, ног, внутренностей, все это градом посыпалось на скалы, в кустарник. Микула согнулся, заслоняя руками голову. И настала тишина. Там, где только что стоял Кащей, чернела и дымилась округлая воронка, залитая зеленой жидкостью, наполненная кусками чего-то неузнаваемого.

Корин, утирая с лица зеленые пятна, помог Висенне встать. Ее трясло. Микула склонился над Кехлом. Глаза у Коротыша были открыты. Кафтан из грубой лошадиной шкуры рассечен клешнями, и видны страшные раны. Кузнец хотел сказать что-то, но не сумел. Подошел, поддерживая Висенну, Корин. Коротыш посмотрел на них. Увидев его раны, Корин замер.

— Это ты, принц, — сказал Кехл тихо, но спокойно и выразительно. — Ты знал, что говорил. Без оружия я — барахло. А без руки? Вообще дерьмо, да? Спокойствие Коротыша поразило Корина больше, чем торчащие из страшных ран обломки костей. Непонятно было, почему карлик до сих пор жив.

— Висенна, — шепнул Корин, умоляюще глядя на чародейку.

— Ничего я не могу сделать, Корин, — голос ее дрожал. — Его организм, его тело… Все законы, которые ими управляют, абсолютно не похожи на человеческие. Микула, не трогай его…

— Ты вернулся, Коротыш, — сказал Микула. — Почему?

— Потому что законы, которые мной управляют, не похожи на человеческие, — сказал Кехл задумчиво, уже с усилием. Струйка крови поползла из его рта, пачкая шерсть на лице. Он повернулся, глянул Висенне в глаза.

— Ну, рыжая ведьма! Твое пророчество исполнилось… Так помоги же мне!

— Нет! — крикнула Висенна.

— Помоги, — сказал Кехл. — Так нужно. Пришла пора.

— Висенна. — Лицо Корина было безмерно удивленным. — Ты что, собираешься…

— Отойдите! — крикнула друидесса, едва сдерживая рыдания. — Отойдите оба!

Микула потянул Корина за руку. Корин подчинился. Он успел еще увидеть, как Висенна наклонилась над Коротышом, осторожно погладила его по голове, коснулась виска. Кехл вздрогнул, вытянулся и застыл неподвижно. Висенна плакала.

Пестрокрылая птица, сидящая на плече Висенны, склонила плоскую головку и глянула на чародейку круглым неподвижным глазом. Конь шагал по ухабистой дороге, небо было голубое и чистое.

— Тьютт тюттчиррк, — сказала Пестрокрылая Птица.

— Возможно, — согласилась Висенна. — Но не о том речь. Ты меня не так понял. У меня нет к тебе претензий. Досадно, что обо всем я узнала от самого Фрегенала, а не от тебя — что есть, то есть. Но я давно тебя знаю, и знаю, что ты не любишь много говорить. Чтобы дождаться от тебя ответа, нужно спросить прямо.

— Чиррк, тьюююк?

— Это-то ясно, и давно. Но ты сам знаешь, как у нас обстоят дела.

Сплошные тайны и секреты, одна огромная тайна. А впрочем, как посмотреть. Я тоже не отказываюсь от платы за лечение, если мне настойчиво предлагают, я беру. И я знаю, что за серьезную услугу Круг требует и высокой платы. И правильно — все дорожает, а жить нужно. Не о том я думаю.

Пестрокрылая Птица переступила с ноги на ногу:

— Тьюювиттт! Корринин!

— Догадался, наконец, — грустно усмехнулась Висенна, повернула голову и позволила Птице дотронуться клювом до своей щеки. — Вот этим-то я и огорчена. Я видела, как он на меня смотрел, и знаю, что он при этом думал: это не только ведьма, это еще и лицемерная авантюристка, корыстолюбивая и расчетливая.

— Тюиттт чик чик тьюююттт?

Висенна отвернулась.

— Ну, не так уж все скверно, — буркнула она, щурясь. — Я не девчонка, так легко голову не теряю. Хотя нужно признать… Я слишком долго странствую в одиночестве по… Но это не твое дело. Прикрой-ка клювик. Птица замолчала, ероша перышки. Лес приближался, дорога уходила в чащу, под сомкнувшиеся кроны.

— Слушай, — сказала Висенна чуть погодя, — как, по-твоему, это будет выглядеть в будущем? Неужели мы действительно окажемся ненужными людям? Даже в таких несложных делах, как лечение? Конечно, они кое-чему научились, умеют уже лечиться травами. Но неужели они когда-нибудь смогут сами лечить воспаление легких? Родильную горячку? Столбняк?

— Твик, тьюитт!

— Тоже мне ответ — теоретически возможно… Теоретически возможно, что наш конь вмешается сейчас в разговор. И скажет что-нибудь умное. А как насчет рака? Неужели они и с раком справятся без магии?

— Тррчк!

— Вот и я так думаю.

Они въехали в лес, пахнуло холодом и сыростью. Вброд преодолели неглубокий ручей. Висенна поднялась на холм, потом спустилась вниз, в заросли, где кустарник задевал стремена. И снова дорога, изрядно заросшая. Висенна знала ее, здесь она проезжала три дня назад. Правда, в противоположном направлении.

Она сказала:

— Кажется мне, и нам не помешали бы кое-какие перемены. Мы закоснели, чересчур цепляемся за старые традиции. Как только я вернусь…

— Тьюитт! — сказала Пестрокрылая Птица.

— Что?

— Тьюитт!

— Что ты этим хочешь сказать? Как это я не вернусь?

— Тррчкк!

— Какая надпись? На каком еще столбе?

Птица взмахнула крыльями, сорвалась с ее плеча и исчезла в ветвях.

Корин сидел посреди поляны, подпирая столб, нахально ухмыляясь. Висенна спрыгнула с коня, подошла. Чувствовала, что тоже улыбается, помимо воли, подозревала даже, что ее улыбку никак не назвать исполненной глубокого смысла.

— Висенна, — сказал Корин. — Признайся, ты меня, случайно, не отуманила чарами? Больно уж радует меня наша встреча, прямо-таки неестественно радует. Тьфу-тьфу-тьфу! Не иначе, это все чары.

— Ты ждал меня.

— Ты необыкновенно проницательна. Я проснулся утром и узнал, что ты уже уехала. Как мило с ее стороны, сказал я себе, она не стала меня будить, ради мимолетного прощанья, этой глупости, без которой превосходно, можно обойтись. Кто в наше время приветствует и прощается? Все это крайности и чудачество. Правда? Так что я повернулся на другой бок и заснул. И только за завтраком вспомнил, что забыл тебе сказать что-то очень важное. Раздобыл коня и поехал побыстрее.