Марк Лоуренс - Король терний

У меня перед глазами ее лицо, она идет между могильными плитами, и свет на ее лице сменяется тенью, тени падают от Высокого Замка, от деревьев. Я завидую этим солнечным бликам, беспрепятственно скользящим по ее волосам, по щекам, по телу. Я помнил все. Даже ее дыхание. В жаркой кухне Дрейна крошечную капельку пота, которая скатилась вниз по ее шее. Я убивал мужчин и тут же забывал их. Зачем помнить загубленные души. Но капелька ее пота сияла у меня перед глазами бриллиантом.

«Здравствуй, Йорг». И все умные слова вылетели у меня из головы. И вновь я почувствовал себя четырнадцатилетним мальчишкой, а вовсе не мужчиной. Я хотел ее вопреки здравому смыслу. Мне нужно было обладать ею, поглощать ее, поклоняться ей, терзать и мучить. Но это были лишь мои желания — несбыточные. Она — живой человек, девушка, но она стоит у дверей в мое прошлое, и я не могу туда вернуться… и она не может оттуда выйти и принести с собой аромат и вкус утраченного тепла. Это причиняет боль, которую невозможно терпеть. Боль сожжет нас в пепел.

Она приходит ко мне во снах. Я вижу ее на фоне гор. Высоких, покрытых снегом, холодных и белых, недоступных. Я взбираюсь на одну из вершин и выкрикиваю ее имя: «Катрин!» — ветер подхватывает и уносит его. Уносит и меня в пустоту, где остро ощущается невосполнимая потеря.

«Здравствуй, Йорг».

Что-то колющее обожгло меня. Я потер щеку — кровь; глубокий порез. Все тело пронзили иглы и булавки. Настоящие иглы и настоящие булавки. Я кричу, и, подобно набухшим почкам на ветках деревьев, изнутри мою плоть прорывают шипы, они растут из костей. Животные, пронзенные штырями, как экспонаты в доме чучельника. Крыса, горностай, хорек, лисица, собака… ребенок. Слабый. Смотрит на меня.

И снова я кричу и лечу в темноту. Ночь, и только шепот, напоминающий, что это ночь. Шепот, как монотонное пение, которое становится все громче и громче.

Топология, тавтология, трепка, терзание, толкание, туго натянутый, напряженный, взятый, поглощение… брать… что он хочет взять?

Кто-то неловко хватает меня за руку, слишком неловко, хочет снять часы. Быстрым движением я ловлю запястье — какое-то невероятно толстое и крепкое. Большим пальцем давлю на точку. Лундист показал мне ее в книге.

— А-а-а! — вопит Райк. — Пакс!

Я резко сел и шумно вдохнул, разгоняя кошмар, клубившийся в моей голове. Топология, тавтология, трепка… бессмысленные слова продолжают трещать в мозгу.

— Райк! — Брат Райк навис надо мной, закрывая собой слишком яркое солнце.

Он ухмыльнулся и подался назад:

— Пакс.

«Пакс». Жаргон братьев с большой дороги: «Все ради мира и покоя». Так можно было оправдать любое преступление, за которым тебя застукали. Иногда мне хотелось, чтобы это слово было написано у меня на лбу.

— Где мы, черт возьми? В аду, что ли? — проворчал я. Внутри пустота откуда-то из живота расползалась по всему телу.

— Именно там, — сказал подошедший Красный Кент.

Я посмотрел на свою руку. Вся в песке. Песок повсюду.

— В пустыне?

Два ногтя на моей правой руке были сорваны. Полностью. Боль адская. На остальных пальцах ногти раскрошены. Тело в синяках.

Из-за одиноко растущего куста терновника появился Гог, он приближался медленно и робко, словно я мог укусить.

— Я… — Моя голова была вся в песке. — Я был с Катрин…

— И что потом? — Откуда-то из-за спины раздался голос Макина.

— Я… — Ничего. Силюсь вспомнить. И снова — ничего. Будто малыш Йорги слишком опьянел от возбуждающего воздуха весны, и вдруг из тени деревьев — камень, сбил его с ветки.

Я помнил шипы. Все еще ощущал зуд и боль. Я поднял руки. Никаких ран, только кожа красная, как у Кента, словно в подтверждение его прозвища — Красный, и покрыта какой-то паршой. Я повернул голову в ту сторону, откуда донесся голос Макина. И он тоже был покрыт какой-то сыпью. А его лошадь, которую он держал под уздцы, выглядела еще хуже своего хозяина — вокруг морды вязкая тягучая слизь, на языке волдыри.

— Думаю, это плохое место, чтобы здесь оставаться. — Я потянулся за кинжалом, но кинжала не было. — Что мы здесь делаем?

— Приехали повидаться с человеком по имени Лунтар, — сказал Макин. — Алхимик с Внешнего Востока. Он живет здесь.

— И что это за место?

— Тар.

Я знал это географическое название. На карте оно лепилось к краю пастбищ Тертанов. Но саму территорию закрывало пятно прижога. И вполне возможно, что возникло оно не случайно.

— Ядовитая земля, — сказал Макин. — Некоторые называют ее обетованной.

Много столетий назад здесь сияло Солнце Зодчих. «Обетованная» означало, что придет день, и эта земля вновь будет процветать.

Я погрузил пальцы, кроме тех, что были без ногтей, в песок, и почувствовал смерть. Я ощущал ее подушечками пальцев. Горячо. Смерть и огонь слились вместе.

— Он живет здесь? — спросил я. — И он не сгорел?

Макин нервно передернул плечами.

— Нет, не сгорел, — ответил он. Непросто было заставить Макина так нервно передергивать плечами.

Чувство пустоты нахлынуло, особенно терзали незаданные вопросы.

— И что, — продолжал я, — мы хотим от этого мага с востока?

Макин показал то, что он все это время хранил при себе.

— Вот это.

Шкатулка. Медная шкатулка с выдавленным узором терновой ветки, без замка и петель. Недостаточно большая, чтобы там могла поместиться отсеченная голова. Разве что сжатая в кулак кисть ребенка.

— Что в шкатулке? — Я не хотел этого знать.

Макин покачал головой.

— Йорг был не в себе, когда вернулся.

— Что в шкатулке?

— Лунтар спрятал в нее твое безумие. — Макин сунул шкатулку в седельную сумку. — Оно тебя убивало.

— Он спрятал в ней мою память? — недоверчиво спросил я. — Вы позволили ему отнять у меня память?!

— Ты умолял его сделать это, Йорг. — Макин старался не смотреть на меня. А Райк, напротив, пялился, не отрываясь.

— Дай мне ее. — Я бы протянул руку, но рука не хотела этого делать.

— Он не велел давать ее тебе, — ответил Макин с какой-то непонятной грустью. — Сказал, нужно дождаться определенного дня. Но если ты будешь настаивать, я ее тебе дам. — Макин начал остервенело кусать губы. — Но, Йорг, поверь мне, ты не хочешь вернуться в то состояние, в котором ты находился.

Я пожал плечами.

— Завтра отдашь. — Именно доверие укрепляет авторитет предводителя. Да и мои руки не хотели брать шкатулку. Они бы предпочли сгореть, но только не брать ее. — И где мой чертов кинжал?

Макин посмотрел куда-то за горизонт.

— Лучше забудь о нем.

Мы двигались вперед, ведя лошадей под уздцы. Мы снова были вместе, как в старые добрые времена. Путь лежал на восток, и когда поднимался ветер, песок впивался в лицо острыми иглами. Казалось, только Гогу и Горготу все нипочем. Гог держался сзади, как будто не хотел приближаться ко мне.