Елизавета Дворецкая - Битва колдуньи. Сага о мечах

Только это оказался не Бури, а Берг. То есть Свальнир. Он тоже был высок и могуч, но не сказать, чтобы уж очень хорош собой. Если вообразить себе пьяного или больного великана, то он выглядел бы примерно так.

Наконец Свальнир отделился от камня и шагнул к середине площадки. Люди зачарованно смотрели на него и ждали, что он скажет: человеческая способность бояться и удивляться имеет пределы, и сейчас эта способность у видевших битву Тора с великаном истощилась на много лет вперед.

– Так ты не умер? – безразлично спросила Хёрдис, и собственный голос показался ей чужим. – А я думала, что от тебя осталось немножко каменной пыли.

– Нет, я не умер, – глухо выговорил великан, и слова его едва можно было разобрать. Его лицо оставалось темным, как камень, черты почти стерлись, глаза были закрыты – у него сейчас не хватало сил поддерживать свой человеческий облик. Только темная ладонь была сомкнута на рукояти волшебного меча. – Я сделал… – пробормотал Свальнир, ни к кому не обращаясь и никого не видя.

Его слепое лицо было обращено в сторону Хёрдис, и она ощущала, что он видит ее не глазами, а всем телом, всей сутью своего странного каменного духа. Это дух тянул к ней множество нитей и пут, невидимых, но крепких, как Цепь Фенрира, сотканная из корней гор, шума кошачьих шагов, женской бороды, птичьей слюны, медвежьих жил и рыбьего дыхания. И если ты прежде о таком и не слыхал, ты можешь и сам, рассудив, убедиться, что нет тут обману: верно, примечал ты, что у жен бороды не бывает, что неслышно бегают кошки и нету корней у гор … [39] Младшая Эдда». Перевод О. А. Смирницкой. А прочнее той цепи нет на свете ничего…

– Она – моя! – наконец выдохнул Свальнир, и вздох самой горы не был бы так глух и глубок.

По площадке повеяло затхлым холодом каменного подземелья.

Альрик наконец встал, за руку поднял Хара и на неверных ногах двинулся к валунам, служащим воротами наружу. Горм тронулся за ним, первые два шага сделав на четвереньках, не в силах так сразу подняться, но дикий гнетущий страх гнал его, живого, прочь от каменной нежити. И Хёрдис поняла, что они уходят. Люди уходят, оставляя ее в добычу каменному жителю.

– Нет, постойте! – хотела крикнуть она, но не смогла, из горла ее вырвался только сдавленный свистящий шепот.

Ей стало так жутко, что слезы мгновенно переполнили глаза и хлынули по щекам. Она забыла, что совсем недавно они хотели ее смерти; ведь это были люди , такие же живые и теплые существа, как она сама. Но люди уходили прочь – человеческий мир отказался от нее, отдавая горам Медного Леса. Ледяной холод наполнил тело Хёрдис и потек по жилам, словно горячая кровь, столь желанная для великана, покидала ее, заменяясь инеистой кровью племени Имира. Она отвернулась от людей, и вот теперь они отвернулись от нее, и некому было защитить ее от злой судьбы.

Не оглядываясь, люди ушли из круга стоячих камней. Свальнир шагнул к Хёрдис и протянул к ней руки. Она сжалась, дрожа и плача от острого страха и чувства беззащитности, попыталась отползти, но великан даже не заметил ее попытки. Для него это была драгоценная искра живого тепла, способная вернуть ему утраченную силу. Словно лоскуток меха, он поднял Хёрдис на руки и шагнул назад, к валуну.

– Вы еще пожалеете об этом! – с безумным отчаянием, из последних сил крикнула Хёрдис вслед ушедшему человеческому миру, хотя сама не знала, какое наказание может ждать его, помимо запоздалого и бесплодного раскаяния. – Вы еще вспомните обо мне! Вспомните!

Голос ее прервался от рыдания. Да никто и не слышал ее. Она вдруг увидела землю где-то далеко-далеко внизу, а серое зимнее небо стремительно рванулось навстречу. Она лежала на каменной площадке какой-то горы, и эта гора быстрыми широкими шагами двигалась куда-то в незнакомую даль. С каждым шагом позади оставалась новая долина, а Хёрдис лежала на холодной каменной ладони великана и плакала, не зная, что каждая ее слеза жжет сына Имира как небесный огонь самого Тора. Ее горячее сердце, способное желать, мечтать, ненавидеть и стремиться к цели, было драгоценной добычей для инеистого великана, но и заплатил он за нее дорого. Сумеет ли удержать?

Но сейчас Хёрдис не могла и подумать о том, что когда-нибудь вырвется из этих могучих каменных рук. Обитаемые людьми земли оставались позади, а перед ней открылась Турсдален – Великанья долина, где никогда не бывал никто из живых. Ни один человек. С севера Великанью долину заграждала Пещерная гора, и во всю высоту склона там распахнулся черный зев пещеры. Там и будет ее новый дом, в самом сердце Медного Леса.

– Йомфру! Проснись!

Сильные руки резко встряхнули Ингвильду за плечи, потом еще и еще раз. Не успев опомниться, она подалась вперед, рывком приподнялась, уцепилась за что-то, ничего не видя широко раскрытыми глазами. В девичьей было почти темно, по стенам плясали огромные жуткие тени от слабого света плошки с жиром, стоявшей на сундуке. Над Ингвильдой склонился Оддбранд, возле его плеча виднелось испуганное лицо Бломмы. Фру Ботхильд и другие женщины, ночевавшие в этом покое, столпились вокруг лежанки. Заспанные лица с испугом и недоумением смотрели на Ингвильду. Оддбранд был серьезен, но тоже встревожен.

Со вздохом облегчения Ингвильда села, не выпуская руки Оддбранда. Все это только сон, слава добрым дисам!

– Что это было, девушка? – спросил Оддбранд. – Ты орала так, будто тебя мары* душат!

– Йомфру так кричала! Мы все проснулись! Наверное, хозяин тоже услышал! Он так чутко спит! – бормотали женщины.

– Уж не заболела ли ты? – спросила фру Ботхильда, хозяйская невестка. Два младших сына старого Адильса уже были отосланы конунгом в море, и их жены ночевали в девичьей.

– Я… Мне приснилось… – переводя дыхание, с трудом выговорила Ингвильда. Сердце колотилось так сильно, что ей было страшно, как бы оно не оторвалось. – Мне приснился плохой сон… Ничего-ничего, не бойтесь.

Женщины переглядывались. В усадьбе Железный Пирог все знали, что дочь Фрейвида – ясновидящая. Фру Торхалла, вторая невестка Адильса хёльда, с особенным вниманием прислушивалась к каждому слову Ингвильды, выискивая скрытые пророчества. И уж конечно, дурной сон ясновидящей всему дому грозит бедами!

– Ты все-таки расскажи, что тебе приснилось, – попросила она, косясь на Оддбранда и стыдливо приглаживая непокрытые светлые волосы. – Все-таки на всякий случай… Все-таки когда люди в море…

Доброй женщине казалось, что судьбы мира решаются именно там, где сейчас находится ее муж.

– Йомфру Ингвильда владеет даром только наяву, не во сне! – успокаивал женщин Оддбранд. – Ее сон ничего не значит и не несет никому зла. Ложитесь спать, женщины. Она больше не будет кричать.