Нил Гейман - Чёрная магия

— Вы так и не ответили, почему пытаетесь сломать дом, — настаивала она.

Я пожал плечами.

— Да мы вообще-то не пытаемся. Мы просто кидаем всякие штуки в окошко.

Коди посмотрел на Валу и стал искать новые камушки для нашего занятия.

Вала невозмутимо взглянула на него.

— Твой друг очень груб.

Она оглядела Коди с ног до головы, потом двинулась к шалашу. Он находился в развилке здоровенного старого клена и был построен так основательно, что при желании там можно было жить — только вот крыши не было.

— Что это за дерево? — обратилась она к Зиме.

— Красный клен, — откликнулся он.

— Красный клен, — пробормотала Вала. Она провела рукой по стволу — погладила его, словно кошку. — Красный клен…

Вала повернулась ко мне.

— Ты построил этот дом? Сам?

— Нет.

Вала ждала, с таким видом, словно с моей стороны было бы грубостью не ответить подробнее. Потому я подошел к ней и неловко остановился, глядя на основание шалаша.

— Мне помог Зима. То есть ваш муж — мистер Зима.

— Мистер Зима.

Внезапно Вала рассмеялась, забавно, как совсем маленький ребенок.

Секунду спустя я засмеялся тоже.

— Так значит, я миссис Зима? Но какая жена подойдет Зиме — может, Весна?

При этих словах она состроила такую мину, словно знала, как глупо это звучит, а потом взяла меня за руку. Она притянула меня так, что мы оба прижались к дереву вплотную. Я был смущен — может, в Исландии и принято так себя вести, а здесь, в штате Мэн, — точно нет, — но одновременно с этим и польщен. Польщен тем, как она на меня смотрит — краем глаза, и как улыбается — не как ребенку, а как взрослому… в общем, словно она знала какой-то секрет и вела себя так, будто я его тоже знаю.

Я, конечно же, ничего такого не знал. Но все равно было клево, что она так думает. Она выпустила мою руку и снова стала трогать дерево, поглаживая пятно лишайника.

— В Исландии нет деревьев. Ты знал? Совсем нет деревьев. Их все срубили давным-давно и построили дома, или корабли, или заготовили дрова. И с тех пор у нас нет деревьев — только камни и кусты, достающие вот досюда…

Она указала себе по колено, потом постучала по стволу клена.

— И еще вот такое — лишайник и мох. Знаешь, у нас есть на этот счет одна шутка, — она вздохнула, — что нужно делать, если в Исландии ты заблудился в лесу?

Я покачал головой.

— Понятия не имею.

— Надо встать.

До меня лишь пару секунд спустя дошло, что она имеет в виду. Тогда я захохотал, и Вала улыбнулась мне. И у нее снова сделался такой вид, будто она ждет, что я тоже что-нибудь ей расскажу. Я хотел быть вежливым, но мне ничего не шло в голову, кроме мысли о том, до чего же это странно — приехать из места, где деревьев нет вообще, в Мэн, где деревья повсюду.

Потому я поинтересовался:

— Э-э… а вы скучаете по родственникам?

Вала взглянула на меня как-то странно.

— По родственникам? Им нравится жить среди камней Исландии. А я устала от камней.

Лицо ее на миг омрачилось. Тут Зима положил руки ей на плечи, и Вала подняла голову.

— Джастин, твоя мать дома? — спросил Зима. — Мы вообще-то в город, забежали просто поздороваться и познакомиться…

Я кивнул и махнул рукой в сторону дома. Зима уже повернул туда, когда Вала вновь пристально посмотрела на меня.

— Он говорил о тебе много хорошего. Что вы с ним… у нас называют феогар — как отец и сын. Так что я буду твоей крестной.

Она наставила на меня палец, а потом медленно поднесла его к моему лицу и коснулась подбородка. Я невольно ахнул: ее прикосновение было настолько ледяным, что аж обожгло.

— Вот, — пробормотала она. — Теперь я всегда буду знать тебя.

И она отправилась следом за Зимой, в дом. Когда они ушли, Коди приблизился ко мне.

— Чё это она чудит, а? — Он посмотрел на дом. — Она похожа на ту рок-певицу, Бьенк.

— Не Бьенк, а Бьорк, придурок.

— Да какая разница! Кстати, а Исландия — это где?

— Без понятия.

— И я тоже, — Коди указал на мой подбородок. — Эй, чувак, у тебя кровь идет.

Я нахмурился, потом осторожно потрогал то место, которого касался палец Валы. Крови никакой не было, но позднее, вечером, я увидел там красное пятно в форме отпечатка пальца. За несколько дней оно потускнело и в конце концов исчезло, но я до сих пор его иногда чувствую — оно вроде как ноет, особенно когда холода или снегопад.

В том же месяце Томас Тарни вернулся в округ Пэсвегас. Он, наверное, был самым знаменитым человеком во всем штате, после Стивена Кинга, но Кинга здесь все любят, а про Тарни я не слышал ни одного доброго слова; когда он уехал, все только и сказали — скатертью дорога. Даже моя мама, которая прямо из себя выходит, если о ком-то отзовешься плохо, — даже если он первый тебя стукнул! — и та никогда не любила Томаса Тарни.

— Он из тех людей, которые уверены, что деньги решают все, а если не получается что-то купить, они уничтожают это, чтобы не досталось никому.

По правде говоря, Тарни мало чего не мог себе позволить, особенно в Пэсвегасе. Тут люди не слишком зажиточные. Они стали зарабатывать больше, когда телемаркетинговая компания Тарни перебралась в наш штат и понаставила своих телефонных центров повсюду — один даже неподалеку от Шейкер-Харбора, то есть практически на краю света. Тогда те, кто прежде был рыбаком, или фермером, или преподавателем, или медсестрой, но больше уже не мог прожить на свое жалованье, стал работать в «Интернэшнл корпорейт энтерпрайз». ИКЭ платила не очень много, но, думаю, в целом неплохо, если вы не против сидеть в крохотной кабинке и звонить незнакомым людям, отрывать их от ужина и раздражать их так, что они либо начинают ругаться на вас, либо просто бросают трубку.

Однажды, когда мама услышала наши с Коди высказывания насчет тех, кто работает в ИКЭ, она отвела нас в сторонку и напомнила, что мы должны следить за своей речью, и что даже если мы ненавидим эту компанию, она дает людям работу, а с этим нужно считаться. В конце концов, многим из тех, кто работал в ИКЭ, жизнь в нашем городке стала не по средствам, потому что Тарни отдал все хорошо оплачиваемые должности своим приятелям из разных мест, они купили здесь землю, которая всегда была дешевой, и построили здоровенные навороченные дома. И нормальным людям все в Шейкер-Харборе стало не по карману — если только у них не было своего дома или участка земли, как у мамы или Зимы.

Но потом Тарни поймали на чем-то нехорошем — то ли он украл деньги у собственной фирмы, то ли еще чего. ИКЭ купила более крупная компания, которая свернула всю деятельность в Мэне. Сотрудники, которые работали в ИКЭ, потеряли места, и многие, у кого не было своего дома или земли, остались без жилья, потому что не могли больше платить по счетам. Вот тут-то люди просто возненавидели Томаса Тарни. Но это ни к чему не привело, у него не случилось никаких неприятностей. В смысле, его не посадили в тюрьму, он ничего не лишился — ни денег, ни дома в Кеннебанкпорте, ни яхты, ни личного самолета.