Сергей Шведов - Черный колдун

— Гонец? — Заадамский указал пальцем на приближающегося всадника.

Всадник был нордлэндцем. Алый владетельский плащ висел на его плечах лохмотьями. Гаук с трудом узнал в нем владетеля Бьерна Фондемского. Лицо посланца было серым от пыли, а голубые глаза горели бешенством.

— Рагнвальд просит помощи, — хрипло прокричал он, — гуяры сидят у нас на хвосте.

Отранский выругался — вся его пехота была на той стороне реки. Принимать бой в таких условиях — безумие, но еще большим, безумием было бы ждать, пока гуяры, разделавшись с Рагнвальдом, примутся за Отранского.

— Переправляйте пехоту, — крикнул Гаук Ульвинскому.

— А вы? — удивился Фрэй.

— А мы как бог даст, — отозвался сорванным голосом Гаук.

— Вохры! — раздался вдруг панический вопль, и все словно по команде обернулись назад. Два огромных монстра, отфыркиваясь, переходили вброд реку, а впереди, разгоняя перепуганных людей криками и плетью, двигался на рослом жеребце Оттар Нордлэндский.

— Это Пух и Дух, — спокойно пояснил ошарашенным владетелям Тор, — старые друзья.

Так или иначе, но вохры одним своим присутствием ускорили переправу — брод очистился в мгновение ока, что значительно облегчило Ульвинскому его задачу.

— Я думал, что вохры боятся воды, — заметил расстроенный почему-то именно этим обстоятельством Эйрик Заадамский.

— Черта лысого они боятся, — засмеялся Оттар и потрепал огромного вохра по загривку. Вохр довольно заворчал, кони владетелей шарахнулись в стороны — уж очень страшно смотрелось это чудовище вблизи.

— Может, нам подождать пехоту?

— Какая там у нас пехота, — выругался ярл Мьесенский, — гуярам на один зуб.

— Вперед, — крикнул Отранский, и первым сорвался с места, увлекая за собой большую дружину Приграничья. Двадцать тысяч копыт ударили по родной земле, поднимая тучу пыли, закованная в сталь лавина тронулась с места и понеслась навстречу неизвестности, а быть может, и гибели.

Сигрид подняла голову и оглянулась. За клубами пыли трудно было разобрать что-либо, но главное было ясно и так — Рагнвальд отступал под натиском превосходящих сил гуяров. И эта волна ярости и боли вот-вот должна была захлестнуть несколько десятков повозок с женщинами, детьми и ранеными как раз в ту минуту, когда до Расвальгского брода рукой подать.

— Гони, Кеннет, — крикнула Сигрид, — гони!

Но уставшие лошади уже не в силах были реагировать на удары. Повозка угрожающе скрипела, готовая развалиться в любую минуту. Из клубов пыли выскочили несколько всадников и устремились к обозу.

— Гуяры, — прошептал Рекин Лаудсвильский, и седая голова его мелко затряслась. Тах, сидевший на краю телеги, поднял арбалет и выстрелил. Гуяр вылетел из седла словно большая серая птица и грохнулся о землю, гремя железом.

— Гони, Кеннет, — крикнул Тах, обнажая мечи.

Но Кеннет не нуждался в понукании. Длинный хлыст взлетал и опускался на спины взмыленных коней, но гуяров вокруг становилось все больше и больше. Кони вдруг захрапели и встали как вкопанные. Кеннет от неожиданности едва не вылетел из телеги и больно ударился лицом об оглоблю. Меч сверкнул над его головой, и порубленный гуяр свалился с телеги, обрызгав нордлэндского принца своей кровью. Кто спас ему жизнь, Кеннет так и не понял, возможно, мать, возможно Рекин Лаудсвильский. Еще один Гуяр прыгнул на телегу, и Кеннет, взвизгнув от ужаса, ткнул мечом в его злобное хрюкающее рыло.

— Оттар! — услышал он вдруг ликующий голос Таха и удивленно обернулся. Два никогда ранее не виданных им чудовища приближались к месту схватки с удивительной быстротой. Кеннет не успел даже испугаться и понять, что видит настоящих вохров, о которых был наслышан с детства. Взвизгнули рядом Кристин и Дана, одна от ужаса, другая от восторга.

— Это Пух, — захлопала в ладоши Дана. — Пух.

Вохр рявкнул на бегу и взмахнул лапой: конь и всадник рухнули на землю, а дальше у Кеннета не было сил смотреть.

— Тах, лови. — Оттар сорвал с плеча предмет, напоминающий арбалет, и бросил его на телегу. Тах взревел от восторга и клещом вцепился в оружие. Раздался треск, никогда не слышанный Кеннетом ранее, и два гуяра вылетели из седел раньше, чем осознали собственную смерть.

— Гони, Кеннет! — крикнула Сигрид. — Гони!

Они все-таки добрались до Расвальгского брода и, поднимая тучи брызг, свалились в воду. Там, на противоположном берегу, было спасение, а за спиной разворачивалась страшная бойня. Наверное, поэтому Сигрид смотрела не вперед, а назад, где оставались истекающее кровью королевство и два ее сына, Оттар и Рагнвальд.

В свое спасение Рагнвальд уже не верил. Здесь у Расвальгского брода, остался последний клочок земли, которую оставил ему в наследство отец, король Гарольд. Рагнвальд не сумел сберечь свою землю, но у него еще оставалась возможность умереть на ней, дорого продав свою жизнь. Он оглянулся — телеги, в которых находились все, кто был ему дорог, медленно катились к спасительной реке. С десяток гуяров кружили вокруг обоза, как коршуны близ добычи, а Рагнвальд ничем не мог помочь своим.

— Отранский! — крикнул вдруг Арвид Гоголандский. Благородный Гаук не оставил в беде своего короля, но и он был не в силах проломить железную стену, встававшую сейчас перед ними. Кучка измученных всадников, чудом вырвавшихся из последней сечи, окружила плотным кольцом Рагнвальда. Они потеряли все, осталось отдать еще и жизни.

— За Нордлэнд! — Рагнвальд поднял потускневший от запекшейся крови меч. — За все, что у нас осталось!

— За Нордлэнд! — подхватили сотни пересохших глоток. И сразу же вслед за этим криком затрещали огненные арбалеты. Такие были только у горданцев Хармида, но горданцев давно уже нет в живых — все они полегли у северной границы, защищая землю, давшую им последний приют.

— Меченые, — просипел Фондемский.

Рагнвальд узнал их — узнал гордую осанку человека, которого помнил под именем Атталид, узнал лже-Ивара. Эти люди погубили его отца, и он ненавидел их так, как никого и никогда в своей короткой жизни. Кроме гуяров. Ненависть к гуярам пересиливала все.

— За Башню! — крикнул Волк, отбрасывая пустой автомат и обнажая мечи. — За Башню, меченые!

Не будет Башни, как не стало Нордлэнда, а будет вечная тьма да белые кости на веселых зеленых полях. И вечный вопрос тоже останется — почему? Чья вина в том, что случилось с ними и почему долгие свары дедов и отцов так больно бьют по детям и внукам? Что делили они на этой прекрасной земле, не считая погубленных жизней? Быть может, кто-нибудь ответит на этот вопрос, но тем, кто умирал сейчас у Расвальгского брода, уже не дано узнать правду.

Два чудовища-вохра прорвали железную стену гуяров, раздирая огромными лапами закованных в сталь пехотинцев. И в этот прорыв сразу же устремились меченые Волка. Где-то впереди мелькнула белая голова Оттара, и тут же исчезла. Это почему-то больно ударило Рагнвальда по сердцу. Никогда он не любил своего брата. Наверное потому, что его слишком любила их мать Сигрид. Но сейчас ему было больно, и он с удвоенной энергией ринулся в сечу, работая мечом как дровосек, потерявший дорогу в железном лесу. Он отступал и возвращался вновь, и не было уже ни коня, ни шлема на голове, а была только кровь. Они бились рядом, по колено в воде, Волк, меченый из Башни, и Рагнвальд, последний король Нордлэнда. И не было рядом ни белоголового Оттара, ни веселого Тора, ни меченых, ни нордлэндцев, а были только враги, закованные в броню - мертвые и те, кого еще предстояло убить. Они сражались спина к спине и умерли в один миг, пронзенные сразу десятками мечей и копий — Волк, меченый из Башни, и Рагнвальд, король Нордлэнда. И затрубили под покровом павшей на Лэнд ночи трубы торжествующего врага. Смерть пресытилась обретенными жертвами и наступила страшная пауза. Время отдыха победителей, время считать раны побежденным.