Сергей Шведов - Черный колдун

— В Гордан, — лицо Чирса окаменело. — Привези мне мальчишку живого или мертвого.

— Это конец, — старый Кайдар опустился прямо на каменные плиты пола.

Почтенный Канакар, не говоря ни слова, вышел. Его тяжелые сапоги гулко застучали по коридору. Сторожевой пес Храма бежал, торопился как никогда в жизни, и без всякой надежды на успех.

— У них есть порох, — сказал Чирс, его голос, как ни странно, звучал почти спокойно.

И словно в подтверждение его слов раздался мощный взрыв. Сирена мгновенно смолкла, свет погас. Чирс, отлетев в сторону, ударился о какой-то выступ и потерял сознание. Очнулся он на свежем воздухе. Почтенный Кархадашт осторожно поддерживал голову наместника Великого. Рядом стоял Халукар, лицо степняка было бледнее обычного, но на тонких губах играла привычная усмешка.

— Кажется, мы проиграли, посвященный Чирс.

Чирс обернулся: обугленная пирамида величественно возвышалась среди бескрайней степи, суровая и на первый взгляд недоступная в своей непререкаемой мощи, но это была лишь тень рухнувшего величия.

Испуганные жрецы, оглушенные взрывом, но, кажется, не пострадавшие, ошалело пялили глаза на посвященных.

— Кайдар умер, — равнодушно заметил Халукар. — Слабое сердце.

— Мудрость Храма умерла вместе с ним, — губы Чирса дрогнули в жалком подобии улыбки.

— Рано или поздно, но это должно было случиться, — философски заметил Халукар. — Мудрость умерла, но сила еще осталась. Наш долг — удержать этот мир от полного развала.

Бес бежал по улицам мертвого города, то и дело спотыкаясь о камни развороченных мостовых. Рядом тяжело отдувался Крол, меч в его руке казался красным не то от крови, не то от зарева разгорающегося пожара. Бес вскинул автомат и выстрелил. Неуклюжий горданец исчез в проломе полуразвалившегося дома. Кто-то стрелял им вслед, но Бес не пригибался и не останавливался. Пули свистели над его головой, отбивая куски кирпича от стен, сложенных когда-то руками его предков. Рухнула последняя твердыня горданцев, труд десятков поколений гордого народа. Четыре сотни гвардейцев Канакара, растерянных и потрясенных, метались по мертвому городу с одной мыслью в голове — отомстить. Отомстить во что бы то ни стало, и хотя бы этим приглушить рвущую сердце боль. Все рухнуло в один миг. Чужие люди проникли к сердцу Храма и раздавили его безжалостной рукой.

Девять пешек и молчун Кон уже валялись среди развалин с простреленными головами. Кон дорого продал свою жизнь — несколько десятков гвардейцев, разодранные в клочья чудовищными взрывами, составили почетный эскорт последнего молчуна Башни. Уцелели только Бес и Крол, но эти двое были словно заговоренные. Канакар выругался и взмахнул рукой. Пятеро гвардейцев бросились бегущим наперерез. Бес ответил на их огонь огнем из своего автомата. Два гвардейца рухнули, но и меченый захромал. Крол подхватил раненого кукловода и исчез с ним в груде развалин.

Канакар первым добежал до готовой рухнуть стены и первым ткнулся лицом в серые камни, получив в подарок от Беса порцию свинца. Длинное тело почтенного горданца дернулось и затихло. Уцелевшие гвардейцы склонились над своим мертвым командиром. Все было кончено. Храм больше не нуждался в своих защитниках. Время остановилось.

Холодные капли дождя, упавшие на лицо, заставили Беса очнуться. Крол сидел рядом и не то пел, не то стонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Красные глаза его бессмысленно смотрели на мертвый город. Нужно было уходить, Бес тронул Крола за плечо:

— Коней, и поживее.

Крол исчез в темноте, бесшумный как привидение. Бес поморщился, рассматривая рану на ноге. Ему опять повезло — он уцелел там, где уцелеть было невозможно. Зачем? Последний меченый на этой земле. Хотя нет, не последний! А Волк? А Тор? Пройдет совсем немного времени, и они станут мужчинами. Чтобы жить. Чтобы мстить этому миру за широкую улыбку Гарольда и кривую усмешку Чирса. Кон мертв, но не все еще потеряно. Пока мы живы...

Все рухнуло, и на месте дома, создававшегося веками, осталась лишь груда обломков. Плох ли, хорош ли был дом, но он укрывал от непогоды холодными осенними вечерами, спасал от стужи зимой и давал прохладу знойным летним днем. Обитатели этого дома еще не осознали всей глубины постигшего их несчастья, а кое-кто втихомолку радовался неожиданно обретенной свободе. Пожалеете, бараны, — это свобода до первого волка с ближайшего косогора.

Чирс поднялся с массивного кресла и в раздражении прошелся по залу. Священный огонь Великого по-прежнему полыхал в огромной золотой чаше, но исходившего от него тепла уже не хватало, чтобы согреть сотрясающееся в ознобе тело посвященного. Все рухнуло! Жизнь оказалась прожитой зря — его, Чирса, жизнь, как и жизнь многих поколений горданцев. Сколько крови, сколько слез, сколько усилий, сколько мудрости и глупости человеческой, сколько ненависти и любви было положено в основание Храма, и все оказалось напрасным, все рухнуло в грязь. Мечта так и не стала явью. Человек порочен по своей природе. Мало направить овец по праведному пути, надо, чтобы и пастыри знали, какой путь праведный. А нынешние пастыри — это кучка отупевших от безделья и вседозволенности негодяев. Хватит ли у них ума, чтобы понять очевидное: только объединившись, они еще могут уцелеть, спасти остатки былого величия. Сердце Великого остановилось, но руки еще действуют, и эти руки способны поднять кнут и обрушить его на спины непокорных. Только страх и боль способны удержать в повиновении обезумевшее стадо. Не ради собственного блага хлопочет посвященный Чирс, а исключительно в интересах заблудшего народа. Халукар прав — выбора нет. Даже робкий слух о гибели Храма может вызвать обвал. Жечь каленым железом всех ослушников и смутьянов. Время раздумий и колебаний прошло. На долю посвященного Чирса выпала тяжкая ноша. Спасти Храм не удастся, это ясно всем, у кого в мозгах осталась хоть одна извилина, но можно и нужно затормозить процесс его разрушения, пока в недрах гибнущего мира зародится новая сила, способная взвалить тяжелое бремя управления и подавления на свои плечи. Посвященному Чирсу выпал жалкий жребий, но он принимает его с достоинством.

Робкое покашливание за спиной заставило Чирса резко обернуться.

— Мы обнаружили их, посвященный, — достойный Кюрджи смотрел на Чирса не мигая, и в его бесцветных глазах таился страх. — Мои люди стерегут этот дом днем и ночью.

Чирс мрачно кивнул головой. Он придет. Он обязательно придет, почтенный жрец Ахай, Несокрушимый Меч Храма, или, точнее, меченый Бес из Ожского бора. Дети, это все, что у него осталось в жизни.