Денис Чекалов - Гончие преисподней

– Я бы назвала это «Дохлым драконом», – сказала девушка, словно не слыша криков боли, которые вырывались из стиснутых зубов парня. – Все дело в том, что ты открываешься.

– Это не имеет значения, – резко воскликнул Прокл. – В бою на нем будут латные поножи. И твой низкий прием не сработает.

– Посмотрим? – предложила Франсуаз.

– Я попал в детский сад, – пробормотал я. – С тобой все в порядке, Димитриус?

Я помог пареньку подняться на ноги. Его тело сотрясали мелкие судороги – не столько от боли, сколько от унижения.

– Как это произошло? – прошептал юноша, обращаясь скорее к самому себе. – Она же дралась нечестно. Так нельзя.

– Запомни, – ответил я. – В настоящем бою никто не станет сражаться с тобой по правилам.

Димитриус почти не слушал, только покачивал головой, пока я отводил его к лавке. Весь мир, основанный на уроках великого Прокла, только что вдребезги разлетелся перед пареньком, и он не знал, как с этим смириться.

Сам же Бородатый уже вовсю бил руками, словно спеленутая курица, которую хозяйка повезла продавать на рынок. Стянул и перевязал себя он сам, пытаясь надеть доспех без посторонней помощи.

– Давайте я все-таки вам помогу, – сказала Франсуаз.

Прокл, который никак не мог продеть руку в отверстие – а не получалось это в основном потому, что дырка предназначалась для головы, – окинул красавицу хмурым взглядом.

Обычно ратника в бой одевали двое оруженосцев. И попытка Бородатого облачиться самому балансировала на грани подвига и нелепости. Однако человек в его возрасте, добившийся в жизни многого, но не приобретший достаточно мудрости, охотно выставляет себя дураком, пытаясь отстоять свои предрассудки.

Прокл уже почти кивнул головой, соглашаясь на предложение девушки, когда Франсуаз, неторопливо продолжая фразу, закончила:

– Старичок.

Молодость Бородатого прошла так же давно, как и мое детство. С этим не стал бы спорить даже самый верный из учеников мастера. Однако намек на его возраст еще больше взбесил ратника, и он продолжал биться в своем доспехе, запутываясь в нем все больше.

Франсуаз откровенно развлекалась.

– Тебе это нравится, верно? – спросил я, подходя к ней.

Я решил, что Димитриусу лучше пока побыть одному, а девицу и Прокла пора было разнимать. В самом деле, как дети сцепились.

Однако неодобрение, которое я испытывал, лишь частично было вызвано поступками девушки. Больше всего меня бесило то, что я сам был готов весело расхохотаться – уж больно потешно выглядел Прокл, сражающийся с латным доспехом.

– Лучше сними его, – предложил я. – И надень только поножи. Вы же о них спорите.

Столь простое решение в голову Прокла не пришло. Несколько мгновений он раздумывал, не будет ли его согласие расценено как позорное поражение в поединке с броней. Однако здравый смысл все же пересилил – надеть доспех сам Бородатый не мог, а обратиться к кому-нибудь за помощью ему не давала гордость.

Ладно, – сказал он. – Только ради тебя, Майкл, я сделаю твоей подруге такое одолжение.

В чем именно выражалось последнее, осталось загадкой для всех присутствовавших в зале фехтования, и для самого Прокла прежде всего.

Он кое-как сбросил с себя непокорный доспех, аккуратно развесил его – с такой легкостью, словно то была обычная рубаха. Эта маленькая победа немного приподняла мастера в собственных глазах, и когда он надевал латные поножи, на его лице уже сверкала привычная уверенность в себе.

Я развел руки, встав между противниками.

– Прежде всего, Френки, – сказал я, – возьми затупленный меч. Вон там висит подходящий. Нельзя в учебном поединке использовать боевое оружие.

Я указал на клинок, который длиной и весом почти что совпадал с лезвием девушки. Конечно, ему не хватало броской, вычурной отделки, которую так ценит в вещах Френки, но я счел, что красавица от этого не умрет.

– Нет, – уперто возразил Прокл.

Он был похож на упрямого быка, который врос в землю всеми четырьмя копытами. Или на барана.

– Мне не нужны детские игрушки. Я старый воин и давно не боюсь настоящей стали. Давай, глупая девчонка, покажи, на что ты способна.

– Это нелепо! – Я начал терять терпение.

Я хорошо знал, что Франсуаз сможет себя контролировать в краткой стычке с Димитриусом, поэтому не стал тогда заострять внимание на оружии. Не хотелось лишний раз накалять страсти. Но на сей раз следовало проявить твердость – Прокл был опытным фехтовальщиком. Опьяненная боем, девушка могла позабыть, что это всего лишь тренировка.

– Если он так хочет, – заметила демонесса, – то пускай сам возьмет боевое.

– Да вы с ума посходили, оба! – воскликнул я. – Где мы, по-вашему? На войне? Прокл, снимай к гномам свои поножи и пойдем выпьем холодного эля. А ты, Френки, поднимись наверх – у них там есть зала чистописания – и сто раз напиши на доске «Я была очень, очень плохой девочкой».

Лицо Прокла потемнело еще больше, словно он уже успел выпить не кружечку эля, а по крайней мере пару бочек.

– Не надо, Майкл, – с угрозой произнес он. – Сейчас я преподнесу этой нахалке такой урок, который она никогда не забудет. Димитриус! Принеси мне боевой меч.

Паренек повиновался. Он еще не пришел в себя и приказ мастера выполнил почти рефлекторно, вряд ли понимая, что делает. Затем снова потерянно опустился на лавку.

– Проклятье, – пробормотал я. – Почему именно я?

– Ага! – закричал Прокл так весело, что я отшатнулся. – Сейчас ты узнаешь, что такое старая кость.

Он взмахивал мечом с таким усердием, словно держался за веревку и бил в колокола на вышине храма.

– Да, – охотно согласилась Франсуаз. – Вот как раз и полюбуемся на твои кости. А заодно и на внутренности.

– Прокл! – попытался я еще раз воззвать к разуму своего друга, но тот, казалось, напрочь забыл даже о моем присутствии.

Я посмотрел на Димитриуса.

– Смотри, – наставительно произнес я, – что бывает с теми, кто не слушается дружеских советов.

Прокл, как уже мы знаем, не смог нацепить доспеха. На нем красовались только поножи, а голова оставалась открытой. По ней-то я и нанес удар. Бородатый качнулся, пытаясь определить, как могла его противница, не двигаясь с места, нанести ему предательский удар сбоку.

Затем повалился на пол, и только проклятые поножи зазвенели о камень.

– Прости, дружище, – произнес я. – Но это для твоего же блага.

И перевел тяжелый взгляд на Френки.

Та поспешно спрятала меч в ножны.

– Как ты там сказал? – скороговоркой произнесла она. – «Я была очень, очень плохой девочкой»? Я уже бегу.

С этими словами она вылетела из комнаты, как болт из арбалета.

Я внутренне усмехнулся. Конечно, я прекрасно понимал, что девушка не пойдет в залу чистописания и не примется тратить там прокловский мел.