Марина Дяченко - Ритуал

— Никто не придет, — сказала Юта тихо.

Арман молчал.

— Никто не приедет! — повторила она громче. — Зачем вы похитили меня, за мной же никто не приедет!

— Это не твое дело, — сказал Арман сумрачно.

— Не мое? — пальцы Юты комкали и рвали подол балахона. — Не мое? Надо было сразу и сожрать меня, а не маяться самому и меня… морочить.

Арман смотрел в покрытую паутиной стену.

— Зачем… — голос Юты дрожал. — Если бы вы похитили красивую девушку… За ней бы явились, чтобы биться, сотни рыцарей… Вы же этого хотите? Я знаю, я давно поняла… Так зачем же вы похитили… меня?

Арман спросил медленно:

— Тебя, значиит, Ютой зовут?

Юта осеклась, и Арман отвернулся.

Как неуместен был весь этот разговор, особенно сейчас, после долгих часов, проведенных в подземелье, наедине с предками, с родом, с Законом… Он спрашивал у мертвого камня совета, и получал все один и тот же ответ: «Преуспей в промысле…»

Значит, придется отвести Юту в ритуальную комнату. Она права — освободителя ждать уже бессмысленно. Возможно, это… к лучшему? Почему он, Арм-Анн, до сих пор остается недостойным предков, никчемнейшим, ничтожнейшим из рода? Он, чистокровный потомок Сам-Ара! Чем эта принцесса лучше, или хуже сотен других таких же принцесс, нашедших в ритуальной комнате свой ужасный, но такой торжественный конец?

Что-то изменилось в его лице. Юта заметила это мгновенно, и сразу же перестала плакать. Новый страх, не похожий на прежние, ползущий и цепенящий страх возник вдруг по неведомой причине и в короткие несколько мгновений завладел принцессой полностью. Арман поднял на нее глаза — и в человеческих чертах его она увидела и костяной гребень, и кривые обнаженные зубы, и отблеск пламени из-под тяжелых надбровных дуг. Дракон.

— Юта, — сказал Арман. Голос его, обычно хрипловатый, сейчас прозвучал, как скрежет. — Юта.

Она не могла произнести ни слова. Арман встал.

Сейчас? Прямо сейчас?

— Пойдем, — сказал он, и слова его упали, как занесенный топор.

Она поднялась, покорная, оцепеневшая под его взглядом. Так смотрел отец его, и дед его, и двести поколений…

Но зрение его помутилось.

Перед ним стояла девушка, жалкая и беспомощная. Лицо ее подернулось дымкой, но он ясно, яснее чем следовало, увидел ее ресницы, стрелочками слипшиеся от слез.

Проклятье.

Юта качнулась, заколебалась, растворилась в накатывающей мути, и по жирному склизкому склону покатились бесформенные комья.

Резко, невыносимо пахло цветами; комья катились и катились, большие, маленькие, пульсирующие; каждый оставлял в покрывавшей склон жиже неровную дорожку, и дорожки эти пересекались, сходились и расходились, и Арман не мог уже на это смотреть.

Двумя руками держа себя за горло, он опустился на каменный пол; Юта, придя в себя, стояла над ним — растерянная, испуганная, дрожащая.

Двести первый потомок никогда не сможет исполнить предначертанное. Род закончился бесславно, произведя на свет несомненного и презренного выродка.

Надвигался шторм.

Весь день море колотилось о скалы, а под вечер стало тихо и душно, и даже на верхушке башни не чувствовалось ни дуновения. Затишье было нехорошим, многообещающим.

Арман сходил с ума.

Бледный до синевы, отощавший, исполненный едкой иронии, он восседал в кресле перед камином, забросив ноги в сапогах на захламленный стол, прикладывался к бутылке и вслух беседовал с самим собой. Юту, притаившуюся за дверью, бросало в жар от этой беседы.

— И явился на свет двести первый потомок! — провозглашал Арман, сдерживая дикий смех. — И остался в живых… И не подавился вином, вот… — он поднес горлышко к губам и сделал большой глоток, — и не свалился в море… И не окочурился ненароком, как это бывает с вы… выродками… И преуспел… преуспел в промысле, да в каком! Он проникся… преисполнился… возлюбил… голубую шляпку. Шляпку, да! Он задумал сам себя перехитрить… Явится, мол, дурень… недоумок, да… И освободит потомка от… от… Прокля-атье!

Скорчившись, Арман заколотил по столу кулаками. Юта, глядевшая в щелку двери, дрожала, но вот уже час не решалась уйти. Все, все давно стало ей понятно. История Ютиного похищения, лишившись недомолвок и прикрас, оказалась всего лишь глупой ошибкой.

— Он перехитрил себя! — орал Арман злобно. — Но судьбу… Не проведешь, ты… двести первый потомок!

Отчаяние Армана пугало Юту, что-то внутри нее сжималось болезненно, будто предчувствуя беду. Принцесса довольно быстро догадалась, что несчастье Армана связано с неким «промыслом», но что это значит, ведь драконы не занимаются ремеслом?

Юта вспомнила тот жуткий взгляд, который так напугал ее перед тем, как с Арманом случился странный припадок. Почему-то ей стало казаться, что «промысел» и этот взгляд таинственным образом связаны, и по спине ее забегали противные мурашки.

Слово «промысел» встречалось в клинописных текстах, украшавших собой подземелье. Что оно означало? Как это связано с ее, Ютиной, судьбой?

— Потомок Сам-Ара! — выкрикивал Арман, захлебываясь вином. — Почему ты не околел в младенчестве? Почему ты дожил до сего дня, и до этой шляпки, и до этой принцессы?

Юта грызла пальцы.

— Ты думал… — голос Армана ослабел, — думал спрятаться за спину глупого освободителя с мечом… Спрятаться от долга… От чести… От славы… Думал откупиться, подонок…

На минуту он затих, ткнувшись лицом в ладони — Юта осторожно переступила с ноги на ногу. Будто почувствовав ее присутствие, Арман обернулся к двери. В желтом свете надвигающейся грозы Юта увидела его лицо.

Это было лицо глубоко страдающего человека.

Юта растрогалась. Растрогавшись, потеряла бдительность, слишком сильно налегла на дверь — та скрипнула и отворилась. Юта опоздала отскочить.

— А-а, — пробормотал Арман, ничуть не удивившись. — Вот она, жертва.

Он попытался встать. Отступая, Юта вытянула вперед руку, будто защищаясь, и пробормотала:

— Арм-Анн…

Он ощерился:

— Как-как? Что ты сказала, принцесса?

И прежде, чем Юта успела ответить, он дунул на нее.

Не дунул даже — дохнул, так драконы дышат огнем.

Арман забыл, что он пребывает в человеческом обличье. А может быть, от вина и переживаний оба его обличья полностью слились в его сознании.

Как бы то ни было, но Арман дохнул. В конец перепуганная Юта бросилась бежать. Арман, петляя, спотыкаясь и держась за стены, двинулся прочь.

Он был пьян, как никогда.

С третьего раза обернувшись-таки драконом, он шагом пробрался через тоннель и, только достигнув выхода, поднялся на крыло.

Вечер был воспаленный, кроваво-красный, абсолютно безветренный. Море глухо шумело; Армана бросило в сторону, он коснулся крылом воды и чуть не рухнул в волны, но в последний момент выровнялся, хоть и с трудом.