Кирилл Еськов - Последний кольценосец

— Разве вас не проинструктировали, что эта тема под запретом?

— Но... — растерялся инженер, — я, право же, не думал, что этот запрет распространяется и на вас тоже...

— Вас предупреждали о каких-то исключениях из правила?

— Никак нет... Виноват.

— Привыкайте... Ладно, проверку вы прошли успешно. Угощайтесь. — С этими словами комендант придвинул Кумаю пузатый чайник с обколотым носиком и неводомо как попавшую сюда кхандскую пиалу из тончайшего кремового фарфора, а сам погрузился в изучение составленного механиком списка — что тому потребно для работы (бамбук, бальсовое дерево, умбарская парусина... уйма всего, да потом наверняка и еще что-нибудь всплывет). — Кстати, ваши прежние сотрудники, такие как мастер Мхамсурэн... будь они здесь, это заметно помогло бы делу?

— Ну еще бы!.. Только разве это возможно?

— Для нашей службы нет ничего невозможного. Нужно только припомнить об этих людях все — приметы, дружеские и родственные связи, привычки... Нам пригодится любая мелочь, так что напрягите-ка память.

А по прошествии еще получаса комендант слегка прихлопнул ладонью стопку исписанных листов, лаконично подытожив:

— Если они живы — найдем, — и Кумай отчего-то сразу почувствовал: эти — найдут.

— Переодевайтесь, господин инженер второго ранга. — Гризли указал взглядом на комплект новенькой мордорской униформы без знаков различия (так тут были обмундированы все — и конструктора Джагеддина, и обслуга, и безмолвные охранники из разведслужбы). — Пойдемте, покажу вам наше хозяйство...

Хозяйство оказалось обширным и разнообразным. Кумая, например, дожидался великолепный планер невиданной им ранее конструкции: прямые и узкие, как эльфийский клинок, крылья почти двадцатиярдового размаха держались, казалось, вообще ни на чем — какой-то невероятный материал, легче бальсы и прочнее каменной лиственницы: под стать планеру была и «мягкая» катапульта для его запуска — ну нет таких материалов в природе, хоть башку рубите! Тут только механик сообразил, что имеет дело с легендарным «Драконом» назгулов, дальность полета которого определяется единственным обстоятельством — сколько времени выдержит без посадки пилот в своей гондоле. Впрочем, пилотирование «Дракона» Кумай освоил с легкостью: известное дело — чем совершеннее техника, тем проще она в обращении.

Одновременно с Кумаем в Дол-Гулдуре объявились четверо изенгардских инженеров «пробойного огня»: так величали порошкообразную зажигательную смесь вроде той, что издавна использовалась в Мордоре для праздничных фейерверков. Изенгардцев привел сюда Росомаха — невысокий жилистый парень с чуть кривоватыми ногами, похожий на дунгарского горца; он теперь замещал Гризли, когда тому случалось отлучиться из крепости по своим секретным делам. К пробойному огню (его через небольшое время стали называть просто — порошок) мордорские мастера отнеслись поначалу весьма скептически: начиненные им каплевидные керамические сосуды с короткими крылышками летели действительно далеко, почти на две мили, но вот прицельность, мягко говоря, оставляла желать лучшего — плюс-минус двести ярдов. К тому же как-то раз «летающая капля» разорвалась прямо в направляющем желобе, убив случившегося поблизости рабочего; узнав же от изенгардцев, что такие истории случаются — «ну, не скажешь, чтоб регулярно, но быва-ат, быва-ат», — мордорцы лишь переглянулись: «Слышь, ребята? Ну-ка его на хрен, этот пробойный огонь, — с ним своих спалишь скорей, чем чужих...»

Однако не прошло и трех дней после той аварии, как катапультисты пригласили Гризли на пробные стрельбы — похвастаться новым типом снаряда. Со стандартной трехсотъярдовой дистанции они первым же выстрелом превратили в решето группу из восьми мишеней; а всего и дела-то было — полый керамический шар, набитый порошком с рубленными гвоздями и снабженный огнепроводным шнуром для зажигательных нафтовых кувшинов. Следующий шаг напрашивался сам: поместить емкость с порошком внутрь резервуара с огневым желе, что получается при растворении мыла в светлой фракции нафты — так, чтобы при взрыве липкие прожигающие хлопья разлетались во все стороны... Гризли оглядел тогда тридцатиярдовое пятно выжженной до минерального слоя почвы и изумленно обернулся к Джагеддину: «И это все натворил один-единственный кувшин? Ну, ребята, поздравляю: наконец-то вы придумали нечто стоящее!»

Вот тогда-то Кумаю и пришло в голову, что такие снаряды — хоть зажигательные, хоть осколочные — можно не только выстреливать из катапульт, но и сбрасывать с планеров. «Бессмысленно, — возразили ему. — Ну сколько вылетов ты успеешь совершить за время сражения? Два? Три? Овчинка не стоит выделки». «Если сбрасывать снаряд просто на вражеское войско — конечно, нет. А вот если накрыть лично милорда Арагорна с милордом Митрандиром — очень даже стоит». «Думаешь, попадешь?» «Почему ж нет? Попасть-то надо не в отдельного человека, а в тридцатиярдовый круг...» «Слушай, как-то это... неблагородно...» «Чего-чего?!!» «Да нет, это я так... Той прежней, рыцарской войне с ее „Вы готовы, прекрасный сэр?“ так и так конец... Единый свидетель — не мы это затеяли».

Да, благородной войне, похоже, и вправду наставал конец... Мордорские конструкторы, например, изрядно продвинулись в совершенствовании арбалетов — оружия, которое в Средиземье всегда было под негласным запретом. («Как ты полагаешь, почему благородные рыцари так ненавидят арбалет? Я бы сказал — в этой их ненависти просматривается что-то личное, нет?..» «Как же, слыхивали: дистанционное оружие — оружие трусов». «Э, нет — тут сложнее. Против луков — заметь! — никто особо не возражает. Фокус в том, что у лучшего лука усилие на тетиве — сто фунтов, а у арбалета — тысяча». «Ну и что с того?» «А то, что лучник может свалить латника, лишь попав тому в щель забрала, в спайку панциря и тэдэ — высокое искусство, надо учиться с трехлетнего возраста, тогда, глядишь, годам к двадцати будешь на что-то годен. Арбалетчик же стреляет по контуру — куда ни попади, все навылет: месяц подготовки — и пятнадцатилетний подмастерье, сроду не державший в руках оружия, утрет рукавом сопли, приложится с сотни ярдов, и крышка знаменитому барону N, победителю сорока двух турниров, и прочая, и прочая... Знаешь, как говорят в Умбаре: „Единый сотворил людей сильными и слабыми, а создатель арбалета их уравнял“: вот теперь эти „сильные“ и бесятся — гибнет, видите ли, высокая эстетика воинского искусства!» «Точно. А тут еще податные сословия начинают чесать репу: а нахрена, собственно, они нам вообще сдались, со всеми ихними гербами, плюмажами и прочими прибамбасами? Ежели для защиты Отечества, так, может, арбалетчики-то дешевле обойдутся?» «Экий вы, батенька, ползучий прагматик...» «Что есть, то есть. И никак мне, свинорылому, не взять в толк: отчего это вышибать человеку мозги мечом благородно, а арбалетным болтом — подло?»)