Кирилл Еськов - Последний кольценосец

Трудно сказать, чем именно эта банальная портовая история привлекла внимание вице-директора ДСД, скорее всего какое-то смутное предчувствие... Дядюшка Сарракеш, насколько он помнил, связан с заморро Хромого Виттано и специализируется на запрещенных законом поставках в Харад стального оружия в обмен на орехи кола, ввоз которых, в свой черед, составляет государственную монополию Республики. Кола — штука весьма дорогая, и объем возвратного контрабандного груза обыкновенно невелик (не более десятка зерновых мешков), выкинуть его за борт, чуть только завоняло паленым, — дело двух-трех минут, так что пустота трюма «Летучей рыбки» ничуть не удивила вице-директора. Странно другое: специально обученная полицейская собака действительно не учуяла на судне свежего запаха колы; это заставило его со всем вниманием отнестись к версии пограничников, что на самом деле единственным «грузом» фелюги был неведомый пассажир. В обычное время все это было бы сущей ерундой — но только не сейчас, когда Департамент со всей тщательностью перекрывал возможные каналы связи Приморской, 12, и разыскивал гондорских агентов-нелегалов из команды Мангуста. Джакузи счел, что в этот критический для страны момент шутки неуместны, и приказал подвергнуть захваченных контрабандистов активному допросу; спустя пару часов один из «племянников» Сарракеша сломался и описал их ушедшего вплавь пассажира, в коем Джакузи без труда узнал барона Тангорна.

Узнал — и выругался, кратко, но смачно, «малым морским загибом», поскольку понял: в обозримые сроки достать барона не представлятся возможным. Сарракеш родом с Полуострова, и Тангорна он, вне всякого сомнения, направил в один из тамошних горных поселков, к своей родне. Даже если точно узнать, где укрылся барон (а это весьма проблематично), — что в том проку? Горцы все равно никогда в жизни не выдадут беглеца полиции. Закон гостеприимства для жителей Полуострова свят и нерушим, торг с ними на этот предмет бесполезен; ну а чтобы добыть Тангорна силой, парою жандармов не обойдешься — тут понадобится серьезная войсковая операция, которую, естестественно, никто не санкционирует... Отправить в горы убийц-ниньокве? Как крайний вариант, конечно, годится, но... Ладно: рискнем подождать, пока барон попытается вернуться на Острова — зачем-то ведь ему приспичило прошлой ночью, невзирая на очевидную опасность, лезть на «Летучей рыбке» прямо в Хармианскую бухту: связь с контрабандистами Виттано он временно потерял, так что водный путь в город для него закрыт, а уж блокировать Длинную дамбу проще пареной репы.

— Найдите мне все, что у нас есть по родственным и дружеским связям Дядюшки Сарракеша, — распорядился вице-директор, вызвав своего референта. — Вряд ли на него заведено отдельное досье, так что придется прочесать все материалы по заморро Хромого Виттано. Теперь второе: кто у нас нынче ведает агентурной работой среди горцев Полуострова — Расшуа?..

Умбарский полуостров,

близ поселка Игуатальпа,

24 июня 3019 года

Ореховому дереву, в тени которого они устроили привал, было лет двести — никак не меньше; оно в одиночку держало своими корнями здоровенный участок склона по-над тропою, что ведет из Игуатальпы к перевалу, и с работою этой, похоже, справлялось превосходно: весенние дожди, небывало обильные в нынешнем году, не оставили здесь ни оползней, ни свежих промоин. Ветерок временами ерошил роскошную крону, и тогда солнечные блики начинали бесшумно капать сквозь нее на желтовато-кремовую палую листву, скопившуюся у подножия ствола меж основаниями могучих корней. Тангорн с наслаждением вытянулся на этом дивном ложе (все ж таки для его раненой ноги здешние тропы не подарок), откинулся на левый локоть и тут же ощутил под ним некое неудобство. Сучок? Камешек? Пару секунд барон расслабленно решал дилемму: то ли разворошить этот плотный эластичный ковер в поисках помехи, то ли плюнуть и сдвинуться самому чуть правее: оглянулся, вздохнул и передвинулся сам — нарушать здесь что-нибудь, пусть даже такую неприметную малость, не хотелось.

Открывающаяся его глазам картина была исполнена удивительного покоя: даже водопад Уруапан (триста футов овеществленной ярости речных богов, пойманных в ловушку своими горными собратьями) казался отсюда просто шнуром серебряного шитья, пущенным по темно-зеленому сукну лесистого склона. Чуть правее, формируя центр композиции, высились над туманною бездной башни монастыря Уатапао — старинный подсвечник из темной меди, сплошь покрытый благородною патиной плюща. «Интересная архитектура, — думал Тангорн, — все, что я в свое время повидал в Кханде, выглядело совершенно иначе: впрочем, оно и неудивительно: сам местный вариант хакимианской веры весьма отличен от кхандской ортодоксии. Ну а по большому-то счету горцы как были, так и остались язычниками; принятие ими два века назад хакимианства — самой жесткой и фанатичной из мировых религий — было не более чем поводом лишний раз противопоставить себя кисельно-веротерпимым жителям Островов, всем этим ничтожествам, которые обратили свою жизнь в сплошное „купи-продай“ и всегда предпочтут выгоду чести, а виру — вендетте...» Тут неспешные раздумья барона были прерваны самым бесцеремонным образом, ибо спутник его, успевший к тому времени опорожнить заплечный хурджин и разложить прямо на нем, как на скатерти, неостывшие еще утренние хачапури и бурдючок с вином, отложил вдруг кинжал, которым строгал на лепестки твердую, завяленную до прозрачности красного витражного стекла бастурму, поднял голову и, не отрывая взгляда от заворота тропы, привычным движением потянул к себе лежащий чуть в сторонке арбалет.

Впрочем, на сей раз тревога оказалась ложной, и парою минут спустя прохожий уже сидел, скрестив ноги, у их расстеленного хурджина и произносил тост — длинный и затейливый, как петли карабкающегося на заоблачную кручу серпантина. «Родственник, — был он кратко представлен Тангорну (тот лишь плечами пожал: в этих горах все друг другу родственники — а которые не родственники, так свойственники или, в крайности, кумовья), — из Ирапуато, через долину». Затем горцы завели чинный разговор о видах на урожай кукурузы и о способах закалки клинка, практикуемых кузнецами Игуатальпы и Ирапуато; барон же, чье участие в застольной беседе все равно сводилось в основном к вежливым улыбкам, принялся воздавать должное местному вину. Невероятно терпкое и густое, оно таит в своей янтарной глубине мерцающие розоватые блики — точь-в-точь первый солнечный отсвет легший на влажную от росы стену из желтоватого ракушечника.

Раньше Тангорн не понимал прелести этого напитка, что неудивительно: тот совершенно не выносит транспортировки — ни в бутылях, ни в бочонках, и все, что продается внизу, не более чем подделка. Пить здешнее вино можно только прямо на месте, в первые часы после того, как его зачерпнули кувшином на бамбуковой ручке из пифоса, где оно выбродило, — дальше оно годится лишь утолять жажду. Сарракеш во время их вынужденного безделья на борту «Летучей рыбки» с удовольствием просвещал барона по части местного виноделия: как измельчают виноград в деревянном шнеке — прямо вместе с кистью (отсюда и берется необычная терпкость этих вин) — и по желобкам сливают сок в закопанные по садам пифосы, как потом впервые откупоривают пробку, аккуратно зацепив ее сбоку длинным крючком и отвернувшись в сторону, чтобы вырывающийся из сосуда густой и буйный винный дух — джинн — не ударил в лицо и не свел человека с ума...