Юлия Горишняя - Слепой боец

Вообще, если кто думает, что у Гэвина в дружине все подряд были одни только герои, из тех, про кого легенды всякие рассказывают, то это, конечно же, неправда. Там были вовсе не все такие. Молодежь — «мальков», что называется, — которые в эту воду впервые отправлялись в Летнее Плавание, он в ту весну тоже в свой поход набрал. Впрочем, им просто поневоле приходилось за старшими тянуться. Как же иначе, на таком-то корабле.

И вот сейчас один из таких «мальков», Легби по имени (он как раз был из тех, двоих или троих, что возле Фаги крутились, как приколдованные, — с рулем помочь и все такое), сказал:

— Как в древние времена.

«Как во времена богов», — сказал он. Тогда люди из племени йертан считали, что, с тех пор как в Вирунгате казнили Эрбора Однорукого, из их племени богов больше не выходило.

Да, как в древние времена. Как те кормчие на могильных плитах, что ведут свои высеченные в камне корабли в страну мертвых, к Мертвому Солнцу, — Фаги принимает напор ветра на себя; а Гэвин на корме у руля; а ветер пахнет вереском, и это так похоже на вереск с курганов над Щитовым Хутором, а вот и дарда — выныривает из-за облитой солнцем скалы, слева, но «Дубовый Борт» уже занимает свое место перед входом в пролив между Куанталит и Салу-Кри.

Нам туда соваться нельзя — на вымоле, в западном горле пролива, Волны-по-Которым-Узнают-Ветер усиливаются и почти наверняка тряхнут днище о неглубокие скалы, да еще сейчас, в отлив. Но и дарде в ее лисий отнорок придется теперь идти мимо нас.

Вот она еще бежит вперед Шестым Южным и парой островков, похожих на перья; издевательский крик, которым на «Дубовом борте» теперь отводят душу, гулко откатывается, разбиваясь среди островков, а сзади ему отвечает — да, вот именно, «Лось», то есть сигнальщик с «Лося» — это было вовремя и достаточно громко.

Это для дарды — как бы предложение задуматься о том, что на выходе отсюда их тоже будут ждать. И вообще — для впечатлительных умов корабельщиков на сегодня было, пожалуй, достаточно.

Пестренький парус дарды, отвязанный, заполоскал по ветру, и та, медленно разворачиваясь на ходу, стала останавливаться.

«Бирглит» могла остановиться и еще раз, не в «ключе» пролива, а иначе, подойдя к дарде, но Рият не хотелось рисковать, вдруг почуют неладное, когда, перемолвившись словом с экипажем «Синтра-щеки», обнаружат, как те в разговоре не похожи на людей.

Дарда развернулась носом к ветру и встала. Она чуть покачивалась, но в общем тут, между островами, волны были куда поменьше.

Все.

Рият успела, хотя опасалась, что заклинание кончится позже, чем «Бирглит» вновь выйдет из квадрата поправок.

Она была щедра и постаралась захватить все Подвластное Магии в квадрате поправок, и в нескольких местах ей удалось пробить защиту, но в других сопротивление было слишком велико.

Теперь — что Остановлено, Стоит, до чего Второе Сиаджа не добралось, до того не добралось; для следующего заклинания она будет готова через четверть часа, не меньше.

Чуть заметная дрожь пробежала по кораблям — и вот в этот момент Гэвин засмеялся.

Дарда сдалась наконец — разве это не достаточный повод для смеха? Да, но все дело в том, что подобные вещи не веселили его уже давным-давно, с самой Чьянвены — Чьянвены-без-Чьянвенского-Жемчуга.

Говорили: если собственная Метка не может отыскать корабль, его нет. Его нет в этом Мире; но есть же где-то такое место, где есть все вещи, которых нет.

Несуществующее место для несуществующих вещей.

Пустота за Пределами Мира.

Перестав смеяться и выпрямившись, Гэвин услышал неподвижный руль и ременную петлю от руля, закаменевшую на его левом запястье.

Он услышал их вот как: мысль прошла через него, как порыв ветра: «Наконец-то».

Двое дружинников, оказавшихся поблизости, вдруг отшатнулись — еще бессознательно, — поспешив убраться с опасного места. Потому что их на мгновение пронизало чувство, которое бывает, наверное, у теплого воздуха в натопленном доме, когда перед ним распахивают дверь в ночной замерзший двор.

Потом случилось вот что.

Сундуки, наполненные сокровищами, вываливались из прогнившего днища корабля на песок. Берег был очень широкий, и с моря дул ветер.

«Но это же не он, — подумал Гэвин. — Не мой северный корабль. Вообще неизвестно чей корабль».

— Уйя-кья-кья! — завопила чайка, нападая. Сбитая шляпа покатилась, накрыв ноги скелета; тот лежал, полуобняв сундук, и на нем поблескивали остатки одежды, остатки внушительного секача виднелись возле руки и посредине черепа — клюв.

Что-то шумно промчалось за спиной, взрыхлив песок. Гэвина рвануло в сторону. Когда он обернулся, бык мчался уже далеко от него, бодая воздух, чтобы стряхнуть с рогов Гэвинов алый плащ.

Вслед быку проехал всадник с копьем наперевес, наконечник копья был темным, в крови, довольно свежей.

Ветер взметнул на двери циновку.

Смеялась женщина с влажными губами, ее смех сливался с лаем крошечного кудрявого зверька у нее на коленях.

Толпа, загалдевшая вокруг, не понравилась Гэвину меньше, чем ощущение отсутствия привычной тяжести на бедре.

По грязной, как деготь, мостовой шел оборванец в струпьях, жонглируя тремя обнаженными мечами, и один из них был его, Гэвина, меч.

В лесных сумерках, как туман над рекой поутру, светился единорог. Гаруга локтя в два высотой, неуклюжий, как детеныш (отвратительное создание, четвероногое, черномехое и косолапое, как медведь), подкатился ему под живот; единорожиха не оттолкнула его, а, повернув голову, с неясностью смотрела, как он сосет.

«Здесь тоже нет „Дубового Борта" — подумал Гэвин. — Здесь же нигде нет „Дубового Борта"!»

— «Дубовый Борт»! — заорал он, как будто бы его «змея» была коровой и могла отозваться.

— Би-ри-ги-ли-ит! — свистнуло что-то с птичьей головой и нептичьим телом, мелькнув над Гэвином; его когти ударились о запястье, и тотчас куст бересклета закачался за ним и за сдернутым «лучным браслетом» у него в нептичьих лапах. — На твой пояс — сыграем, солдат? Славная игра, честные фишки!

Слова — на «языке корабельщиков».

— У меня единственные честные фишки в городе? Не веришь — проверь, а, солдат?

Гэвин не расстегивал пояс — но тот уже лежал среди денег на столе.

— Где «Дубовый Борт»?! — сказал Гэвин тоже на «языке корабельщиков».

Черная тварь взмахнула хвостом, и ограда веранды осталась разрубленной, как после хорошего клинка.

Ее безлапое тело было как веретено, ее крылья сшибали людей и столики, когти на крыльях были окровавленными ножами. Навстречу ей встал Морской Старец, словно облитый доспехами, его меч заскрежетал по тварьей чешуе.

Визжащая тварь, уже без хвоста, метнулась под потолок, сбивая подносы с кушаньями, черная кровь била из нее ключом. Поблескивающий предмет вроде бочонка выдвинулся из ниши в стене; острое крыло твари наискось срезало с него макушку, и оттуда мужественный звучный голос произнес: «Зис из полис робоо, проперти оф стэйт уошинтон. Ю инфринжид…» — прервался и захрипел.