Юлия Горишняя - Слепой боец

Тем временем подошли и еще две девушки, которым это место и эта ночь показались для гадания подходящими; одну из них Кетиль узнала и на мгновение наморщила губки. Прошлым летом брат этой девушки работал у Гэвиров — ему надобно было скопить на вено для свадьбы. Зато вот теперь семья ее могла рассчитывать получить осенью сколько-то мер сукна и полудюжину овец. Но девушка поздоровалась с должной учтивостью; Кетиль и ей улыбнулась тоже.

— Добрым пусть будет гадание нам всем, — так проговорила она в ответ, — и пусть твой отец осенью обрадуется прибытку.

Девушка (ее звали Мисто, дочь Хворостины) закраснелась счастливо: такие пожелания от именитых и удачливых людей — не пустая вещь. Айхо, дочь Бурого Скагри (она была, кстати, не девушка уже, а молодая вдова — муж ее умер прошлым летом от желудка, а она вернулась жить к родителям, и волосы у нее были заплетены в четное количество кос, как у замужней женщины), поздоровалась со второю из новопришедших — она ее немного знала, потому как семья этой девушки, жившая в верховьях Щитового Фьорда, была в каком-то родстве с ее покойным мужем. А тем временем сумерки сгустились уже так, что эта девушка только назвалась и села на бережку тоже, притихнув, оттого что разговор, какой был, все смолкал и к ее приходу уже почти совсем прекратился. Теперь девушки сидели молча и почти все смотрели, закинув головы, в небо, а ночь шелестела кругом.

Посвежело (эти ясные ночи начинают уже выстуживать землю), комары, зазвеневшие было вокруг даже сквозь дым, почти совсем пропали, а бледное небо все еще доцветало закатом. «Маленькая» Ниль, завозившись на своем месте, вдруг тихонько спросила:

— А дева источника нам нынче покажется?

Вот ведь характер! Видно, как гэвировский: тоже хочет всего сразу. Хюдор ответила ей, тоже тихонько:

— Не думаю, Ниль. Она не показывается, когда много народу.

А дальше они уже сидели тихо-тихо, волнуясь (конечно — ведь такое гадание в жизни не много раз!), но еще больше — зачарованные тишиной, которая была для них не тишина, а живая жизнь ночи. И вот высветился в выси, как всегда первым, Алькалонтар — здесь его называют «Старец»; белый-белый и ясный, он твердо горел посреди неба.

— Старец! — сказала остроглазая Айхо.

Но девушки сидели не шевелясь. Когда появляются звезды, это всегда немного таинство. Они далеко-далеко, ясные и чистые, и умиротворение и покой проливаются со светом их на Землю. Они бывают и недобры к людям — так считают тут; про моровые поветрия здесь говорят частенько, что они-де «от злой звезды»; но такие звезды, красные и лохматые, с длинными хвостами, появляются ведь все же не часто. И сейчас на небосклоне, открытом взгляду между темными ивами, не было ни одной такой звезды.

Ясные огоньки появлялись один за другим, а небо между ними быстро темнело, и вдруг мелькнула среди них серебристая быстрая искорка. «Ой!» — воскликнула Айхо, подхватившись на ноги. Она, конечно, как и все, понимала, что звезда эта не последняя и будут лететь еще, что на всех хватит и останется, а все-таки всем, как и ей, было жалко, что первую звезду они нынче упустили.

Девушки подхватились тоже, кто-то даже засмеялся (от щекотки в затекших ногах), но, вместо того чтобы идти к воде (как это всегда бывает), затолпились — непонятно было, кто пойдет первой. Все только подталкивали друг друга. Айхо, дочь Бурого Скагри, гадала нынче второй раз в жизни, но она-то и волновалась больше всех. Тогда Хюдор подошла к воде и присела рядом с нею на корточки, расстегнув свое ожерелье.

Озерцо лежало перед нею угольно-черное и гладкое, и бездонное, как зеркало у нее в спальне, — не то озерцо, не то небо. Темно было так, что Хюдор не различала даже, где возле ее ног начинается вода. Зачем-то она застегнула ожерелье у себя в руках, опустила его в источник, и оно ушло под воду без всплеска (девушки за спиною у Хюдор безотчетно вздохнули). Волны улеглись почти мгновенно, и еще с минуту после того, как звезды в источнике перестали дрожать, Хюдор смотрела в черное зеркало, а потом быстро черпнула горстью воду, и губы ее что-то прошептали; а впрочем, всякому ведь и так понятно, что она могла прошептать. Ей удалось загадать желание с первой попытки, и ждала она совсем недолго — это все тоже были хорошие приметы. Еще какое-то время Хюдор просидела у воды, глядя туда и улыбаясь. А после она встала и разжала горсть, и вода пролилась между ее пальцев обратно в свой источник, в волшебное зеркало, бездонное, как небосвод.

Следующей пошла Раун, дочь Бадди. И опять, как всегда бывает, все затаили дыхание. Раун отдала источнику узорчатый поясок (тот тоже утонул сразу) и довольно быстро выловила себе звезду, а потом подтолкнула Айхо к воде. И покуда так шло, Кетиль, которая стремилась первенствовать всюду, где имела на то право, — эта самая Кетиль стояла позади всех и думала (то есть полагала, что думает об этом), на кого же все-таки она будет загадывать свое желание. Пальцы ее теребили косу, а мысли носились хуже белок. Разве она не самая завидная невеста в округе? Разве она не может выбрать себе для гаданья любого, кого пожелает? Еще и как может!

«К примеру , молодой Дьялвер, — думала она, — чем не жених?! Нынче Дьялверы сильно пошли в гору, уже почти с Рахтами сравнялись, по богатству особенно. Или вот Сколтиг, сын Сколтиса, — он прошлой зимой очень был доволен, когда как-то на пиру ему выпало по жребию сидеть рядом и пить из одного кубка. Никакие нищие певцы мне не нужны!» А ревнивый голос — ее собственный голос — тут же возражал Кетиль, что уж Йиррин-то вовсе не нищий. Она это лучше других знала: как-никак все его доходы и расходы у нее были на глазах. Ежели не скопил он сундуков серебра — так это потому, что он дарит, как капитан! «Да сам Сколтис Широкий Пир, — с внезапною гордостью думала она, — не щедрее моего Йиррина!!!»

В это время Айхо, вычерпнувши свою звезду, вздохнула от радости; Кетиль, вдруг спохватившись, перебросила среднюю косу (у нее сейчас волосы заплетены были в пять кос) через плечо и принялась выплетать из ее конца серебряную монету на ленте. Монета была широкая, с заморскими письменами, что прочтению поддаваться не желали и походили больше на узоры или на спутанные веревки; такие монеты здесь почитаются вроде талисмана и ценятся недешево — на одну такую можно купить не меньше трех овец.

С этою-то монеткой, держа ее за ленту, Кетиль подошла к воде, раздвинула росшую по краям озерца душистую осоку. Ее монетка исчезла под отражениями звезд, сама блеснув, как звезда; немного спустя, когда Кетиль быстро шевелила губами, загадывая свое желание, сумей кто-нибудь расслышать его, разобрал бы имя: Йиррин. А Кетиль тут же стиснула губы, пытаясь скрыть непонятную радость в сердце; ну вот и отлично, думала она, удерживая в себе улыбку. Сколько с этим гаданьем мороки, однако! Не знаешь уж, как и отделаться, мука прямо с этими делами, — скорей бы уж осень пришла…