Юлия Горишняя - Слепой боец

А еще через некоторое время — в середине третьего дневного часа — в монастыре имели возможность узнать число человек на подошедших к их берегам кораблях и просто так.

И тут нельзя не вспомнить, что ни один человек на этих кораблях ни разу — ни разу! — не сказал: мол, они отправляются брать штурмом Мону.

Нет. Как бы ни были они распалены своим противостоянием с судьбой и с Гэвином, сыном Гэвира, они все же были из племени йертан. А стало быть, люди трезво мыслящие. Во всяком случае, трезво мыслящие поверхностно.

Может быть, это трезвомыслие тоже было — «имо рэйк киннит».

Произносилось вслух только вот что — они пришли сюда поглядеть, нельзя ли сделать чего-нибудь, от чего получилась бы добрая добыча.

Поэтому на стены Моны, огибая их, смотрели так внимательно, как только могли, и сейчас тоже — не менее внимательно.

Появившись здесь, на острове, где полным-полно известняка, а есть еще и мрамор, и красивые туфы, и базальт черного с пурпуром цвета, — монахи все равно выстроили кирпичный храм, точно в долине Вирунги, куда ближайший камень надобно привозить аж с гор Хастаал.

Правда, всяческие службы, кельи монахов, дома в поселке близ монастыря строились уже из известняка, который брали тогда к югу от Трона Модры. Огромная выемка на этом месте потом так заросла акацией, даже дна не видно. Из нее давно уже не брали камень, оттого что в монастыре почти ничего нового не строили, а разве что перестраивали. Но стены вокруг своей обители — когда объявилась надобность в стенах — монахи выстроили опять-таки из кирпича, хоть его и приходится возить сюда по морю — глины на острове почти что нет. Стены получились такие, как положено по всем самым хитрым правилам оборонного искусства, придуманным на юге, чтоб крепости их вовек оставались девственными, как хиджарская Атиана, Укрепительница Твердынь. Высотою они под тридцать локтей, башни немного повыше. Это по внешней стене. Внутренние стены тоже превосходят их высотою ненамного, и оттого становится понятно зачем — чтобы удобнее держать под обстрелом галерею на наружной стене.

Никакого рва вокруг стен на Моне не обведено. Тут у них отступление от крепостных правил, но для такой выдумки, как ров, нет здесь места, а потом нет и воды. На всем острове ни одного постоянного водотока, кроме ручья, что из Ручейных Источников течет на юг и рядом с пристанью падает в море. А в монастыре внутри, конечно, есть источник, и не один, — здесь везде источники, куда ни ткнись. С трех сторон кольцо стен двойное, кроме западной. Одни ворота глядят на север, другие на юг. С северной стороны возле монастыря ютился поселок, а точней — цитадель этот поселок разделила пополам, когда строилась, и одну часть в себя включила, другую нет. В поселке жили паломники, когда приезжали сюда, и ратники, и ремесленники монастыря со своими семьями, и еще там у них были поля на ручейках, гремящих зимою по здешним камням. Народ оттуда в нынешнее время, очевидно, забился в монастырь со скотом и пожитками, а насчет оставшихся пожитков можно было не беспокоиться — ценное там давным-давно уже подобрали. Вдоль восточного берега стена выходит прямо на морское побережье. Штормы здесь разбивают свои волны о нижнюю часть кирпичной кладки, и рассказывают, что Дьялваш Мореход одно время крепко подумывал, нельзя ли забраться на монские стены именно с этой стороны, где под берегом глубокое зеленое море. Но потом решил, что для этого надобны были бы совсем другие — побольше и поустойчивей — корабли.

Вдоль южного берега стена тянется, на полет стрелы отступя от ровного низкого берега. Западную часть этого берега — совсем голую, одни камни, заметенные черным песком, — называют с некоторых пор Берег Ничейной Стрелы. Когда король Дьялваш решил обойти монастырь пешком со всех сторон, чтоб увидеть все собственными глазами, вот на этом как раз берегу Борин Кожа сказал ему:

— А вот смотри, король, арбалетчик с этой стены мог бы достать нас здесь, где мы сейчас стоим?

— Отчего же, — сказал Дьялваш, — для лука здесь, пожалуй, был бы очень хороший выстрел, а их цангры на треть дальше бьют. — Потом он оглянулся и добавил: — У нас за спиной как раз пена от волн, так что мы хорошо видны и целиться удобно. Да, пожалуй, мог бы достать.

— А вот если бы, — продолжал Борин, — там и впрямь был сейчас малый с арбалетом, — в кого из нас он стал бы целиться?

— Спорим, что не в тебя! — воскликнул король и засмеялся. — Широкие плечи королем человека еще не делают, Борин.

И другие, кто был вокруг, тоже засмеялись.

— А по мне, я так выгляжу куда как по-королевски, — спокойно отвечал Борин.

Они прошли еще немного, а потом опять остановились и стали разговаривать. Тут в воздухе вжикнула стрела — так тяжело и низко, как гудят арбалетные стрелы, — пролетела между Дьялвашем и Борином посередине, а потом, поскольку шли они по самой кромке прибоя, утонула далеко в волнах.

— Стой! — крикнул пылко король. — Кто видел — к кому была ближе?

Люди, которые шли с ним, немного поговорили; и тут уж ничего было не поделать.

— Да ни к кому, как раз посередине, Мореход, — отвечали они.

А Борин говорит:

— Ветер западный, и я стою с запада, — так что моя!

Но король сказал, что понимающий стрелок всегда ветер учитывает.

— Но может, — добавил король, — слишком учесть!

И еще он добавил, засмеявшись, что надо будет велеть не убивать арбалетчиков, — чтоб потом спросить у этого стрелка, если отыщется, в кого он целил все-таки. Поскольку у Дьялваша (как известно), чтоб взять Мону, не хватило удачи и он ушел отсюда просто с выкупом, — о том, чья была стрела, так и не узнали. Хотя Борин Кожа говорил частенько, подшучивая, что надо было все ж спросить у монахов, когда вели с ними переговоры.

Дальше на запад по южному берегу выстроена пристань, и туда же идет течение, огибающее остров по солнцу, то самое, которое намыло на Берегу Ничьей Стрелы длинную косу черного базальтового песка.

Вдоль пристани, почти прямо на берегу, над ручьем, выстроен был еще один небольшой храм — «бродячих духов» — тех, что оберегают странствующих в путешествии. Паломники и мореходы, прибывая, оставляли там свои пожертвования в благодарность за благополучную дорогу, но эти пожертвования, само собою, вымело первыми — в нынешнее-то лето.

Храм был весь белый, из известняка. Мимо него вверх вела дорога. Ворота во внешней стене были прямо напротив пристани, но с двух сторон, конечно же, обставлены башнями; и до вторых ворот — в стене внутренней — добираться на две сотни шагов восточнее по узкой, простреливаемой насквозь кишке прохода между двух стен. Северные ворота устроены точно так же. Из-за того, что стены внизу в полторы дюжины локтей толщиной, арки ворот между теми дверями, что в начале арки, и теми дверями, что в конце, — становятся ловушкой, в которой почти под сводами проделаны бойницы. Во всяком случае так положено по правилам устроения крепостей, и нет причин, по каким монахи Моны могли позабыть сделать это, когда строили свою цитадель. Стрелы с такого близкого расстояния пробивают даже наплечные пластины на панцире, и почти нет никакой возможности послать самим в ответ в эти бойницы стрелу или копье. Неудивительно, что в такие вот крепости осаждающие входят через ворота только в том случае, если им откроют изнутри.