Артем Каменистый - Сердце для стража

— Знаешь, как прокололся русский шпион в Париже?

— Что?! — удивленно отреагировала на неожиданный вопрос Нью.

— Вышел из общественного туалета и на улице начал застегивать ширинку. Вряд ли история правдива, но что-то в ней есть…

— К чему ты это говоришь?

— К тому, что прокалываются обычно на мелочах.

— Да о чем ты вообще?!

— Нью. Мы с тобой в одной лодке. Это в буквальном смысле: корабль — та же лодка. Может, начнешь немножко больше мне доверять?

— Дан, я тебя не понимаю.

— А ты попробуй. Все дело в том, что я сейчас в одной лодке непонятно с кем. С человеком, который врет абсолютно во всем. А нам ведь еще выбираться надо с этой самой лодки. Это непросто будет: ведь скажи ты, что завтра утром взойдет солнце, — возникнут сомнения. Я должен знать, чего можно ожидать от тебя. А я понятия не имею. Ты, блин, будто черный ящик в худшем значении этого слова. Разве сама еще не поняла, во что вляпалась? Все эти наши тайны здесь и гроша ломаного не стоят. Давай будем хоть немножко откровеннее.

— На задушевные беседы потянуло? Тебе больше нечем заняться сейчас?

— Ты права: нечем. Мы заперты в трюме. Ни я, ни ты не фокусники, чтобы отсюда испариться. Так почему бы не выяснить некоторые детали, раз хватает свободного времени? Глядишь, и поможет в чем-нибудь.

— Сомневаюсь…

— Ты думаешь, что если я вообще не буду тебе доверять — это пойдет на пользу нашим делам?

— Ну если ты так ставишь вопрос… Что именно хочешь узнать?

— Все.

— Как-то слишком уж общо…

— Если учесть, что я вообще о тебе ничего не знаю, то в самый раз.

— Но я ведь рассказывала…

— Более дурацких сказок я даже в раннем детстве не слышал.

— Хочешь сказать, что я настолько плохо вру?

— Да нет, как раз правдоподобно. Артистический талант. Но есть в тебе одна деталь, которая все россказни делает неправдоподобными. Даже хуже: смешными.

— Вот как? И что за деталь?

— Джон Лайонел Крюгер — морской офицер. Небось долго придумывала?

— Не дольше, чем ты своего Брюса Макклауда.

— Гм… Верно подмечено. Ну что же, будем считать, что пока счет ничейный: один-один. Но учти: я тебе подыгрываю.

— Так что за деталь?

— А то что ты никакой не Джон. И даже не морской офицер. И вообще не мужчина.

— Ну то, что я не мужчина, достаточно очевидно.

— Я не о том, кто ты сейчас. Я о том, кем ты была на Земле.

После очень долгой паузы Нью далеким от прежнего задиристого голосом, чуть испуганным и очень удивленным, тихо уточнила:

— И давно ты это понял?

— Да считай, с самого начала.

— Как?

— О! Да можно шесть тонн бумаги исписать, перечисляя твои проколы.

— Попробуй вкратце.

— Ну попробую. Итак: мы имеем морского офицера. Надежда и опора демократии. Эталон профессионализма. Тот, кому доверили важнейшую миссию: стать кем-то вроде астронавта, если не круче. И что мы видим? В своих странствиях он неоднократно натыкается на корабли аборигенов. И что коммандер Крюгер о них сообщает? «Я оказалась в какой-то каморке на большом корабле с веслами»; «Там был корабль, небольшой. Пузатый как бочка». Не слишком похоже на описания, сделанные профессионалом. Ладно, допустим, учился офицер плохо. Обычный двоечник. Простим невежество. Но что делает этот офицер, добравшись до трюмов разбившегося судна? Он напрочь игнорирует топор и прочие, даже двоечнику нужные предметы, зато прихватывает яркое тряпье, безделушки, иголки с нитками. И затем шьет себе платье. Кстати, очень даже симпатичное. И это без выкроек и швейной машинки. То есть можно заподозрить наличие опыта в этом деле. Какое-то очень странное для мужчины поведение и не менее странные навыки. Может, он необычной ориентации? Тогда ему полагается бурно радоваться происшедшей перемене и всячески скрывать свою былую сущность, чтобы не отпугивать нормально ориентированных партнеров. Но он почему-то не скрывает. Дальше, заговорив на языке аборигенов, ни разу не называет себя в мужском роде. Если в английском это несложно, то у туземцев закручено так, что не выпутаешься. Трудно следить за каждым словом, не оговориться. Но этого почему-то не происходит.

— Какой наблюдательный…

— Да ты во всем себя выдавала. Сотни, если не тысячи поступков. Как с той ракушкой, например: радовалась, будто дитя. И это суровый офицер, столп демократии? А уж завизжать, когда схватили некстати оказавшиеся позади нас аборигены… Даже для нетрадиционно ориентированного так плотно вжиться в образ — это нечто невероятное.

— А вдруг?

— А разве таких принимают в морской флот?

— Так толерантность ведь.

— Ужас… куда катится бедная Земля… Им даже гинекологические осмотры устраивают?

— Вряд ли.

— Ну да. Понимаю. Физиология не та. Но раз тебе сегодня устроили самый омерзительный в жизни, с грязными руками, похотливыми зрителями и скабрезным хохотом, то становится понятно, что были в твоей жизни и не такие омерзительные.

— Да уж… действительно прокол.

— Не прокол: множество проколов. Но, если честно, все они ничего не стоят против самого главного, в чем ты ну никак не могла скрывать своей истинной сущности.

— Да в чем же еще я прокололась, да еще так сильно?!

— По сути, ни в чем. Просто, знаешь ли, чуть ли не с первой секунды нашего знакомства я испытывал к тебе… Ну, скажем так, некие эмоции, или называй это чувствами. То, что испытываешь при виде особы противоположного пола, которая тебе симпатична. Учитывая то, что я закоренелый натурал и все толерантное мне глубоко чуждо, чувства мне несвойственные. Должно быть, есть в нас нечто, чего, как ни маскируй, все равно не спрячешь от наблюдательного человека. А я как раз наблюдательный. Коллекционировать твои проколы начал уже потом, выискивая подтверждения своей уверенности. Кстати, у тебя лицо не болит?

— Что?

— Ну после переноса какие-то неприятные ощущения не наблюдались? Не ныли мышцы лица, кости? У меня вот скулы давило первую пару недель и в висках тикало.

— Ну… На лбу кожу стягивало, и сильно болел подбородок. И нос побаливал. Но я думала, что это тело ударилось еще до меня, во время крушения.

— В зеркало на себя не смотрела? У тебя же было.

— И что?

— Тебе не показалось, что ты похожа на себя прежнюю?

— Ну да. Волосы не того цвета и глаза, а так очень похоже.

— Вот и подтверждение моей гипотезе… Я вот в зеркало не любовался, но в спокойную воду часто. Интересно ведь было, куда меня занесло. И заметил, что внешность вроде бы изменилась. В пользу той версии, которая была на Земле. А неприятные ощущения с лицом, да и не только лицом, прошли через две-три недели. Похоже, наши матрицы по мере возможностей подстраивают новые тела под старые варианты. Если так, то ты уже здесь месяц, и в твоем облике должно проявиться что-то мужиковатое. Но этого и близко нет. Ты стопроцентно женственна.