Алексей Дуров - Прямые пути

Служивые внимательно всматривались в землю, видимо, выискивали следы.

И плещущие шаги разъяснились — по ручью шел десятый служивый, тоже следы на берегах высматривал. Рядом с ним бежала лохматая собака, до сих пор чихала и поскуливала.

К большой удаче беглецов, служивые так и не додумались смотреть наверх, даже там, где толстые ветки низко над ручьем. Егеря бы додумались обязательно. А эти — проехали и скоро скрылись за стволами.

Беглецы еще долго вслушивались, как удаляются стук копыт, бряцанье мечей, хлюпанье сапог в ручье. Не сразу решились спуститься.

Потом было непонятно куда идти — конники уехали на северо-восток, и беглецам туда надо. Но не возвращаться же к болоту.

Решили идти на север.

Вскоре встретились еще зарубки на деревьях. Потом и пеньки начали попадаться, кострища, другие следы людей. А там и на дорогу вышли — малую, немощеную.

Подправили траву под куртками, рассмотрели друг друга — ровно ли закрашены лица.

Рес увидел следы на земле:

— Похоже, селение там. Видишь этот след? Вышел человек из леса, повернул туда.

— А нам нужно в селение? Оно на западе, а нам на восток.

— Не в лесу же сидеть, видишь, конники с собаками ищут нас, — рассудил Рес, выходя на дорогу. — На всех собак пряной травы не хватит. Мне думается, нам в открытую, не таясь пробираться даже и сподручнее. Сперва, конечно, издали глянем. А в селении конями разживемся, припасами. Ты как, верхом ездишь?

— Конечно! Я же переписчица!

Рес скрыл недоумение:

— Ну да, хранилища свитков нынче большие, с одного края в другой только на коне и успеешь, чтобы в дороге не ночевать.

Леск сдержанно усмехнулась:

— Старые переписчики могут годами работать в одном хранилище. А тех, кто помоложе, отправляют в другие хранилища, чтобы сделать списки с тамошних свитков.

— А чего не попросить, чтобы там сами переписали, что надо, а потом передали с оказией? Не доверяете чужим переписчикам?

— Не доверяют. Кроме того, не хотят платить за их работу. И без того доступ в иные хранилища весьма недешев.

— Стало быть, пришлось тебе поездить?

— Пришлось. От Алмазного княжества до Закатных островов бывала.

Рес поневоле заподозрил, что его спутница не только переписчица, еще причастна к неким тайным и темным делам: разъезжает по всей Империи, знает много языков, в их числе редкие, память у Леск крепкая. Наверняка передавала тайные сообщения, возможно, и сама не знала точно, во что вмешивается.

Шли все также настороженно, потому, заслышав далекий топот копыт и скрип телеги, метнулись в кусты.

Леск сразу зашептала какое-то особенно яростное заклинание и стала рисовать пальцами в воздухе загадочные знаки, но Рес пихнул ее в бок. Надоела! Она зыркнула на него серыми глазищами, но шептать перестала. Только обветренные губы беззвучно шевелились.

Сперва из леса появилась лошадь, потом телега, а на ней двое крестьян, по черным волосам и мощному сложению — люди рек, хотя один слишком остролицый, может быть и полукровка. Правил другой мужик, толстый, основательный.

Когда проезжали мимо места, где укрылись Рес и Леск, раздался треск, и у телеги отвалилось колесо. Редкостное невезение, так бы проехали себе трехречники, а теперь неведомо, сколько беглецам в траве таиться, пока крестьяне ось не починят. А может не в везении дело, может это Леск наколдовала. Только зачем ей? Ошиблась в заклинаниях? Спросить бы, сказать бы, что хватит колдовства, да крестьяне могут услышать. Впрочем, она и сама замолчала.

Леск тронула Реса за рукав, и когда он обернулся, указала на телегу. Рогожа сползла на бок, и стало видно, что под ней лежит женщина в крестьянской одежде. Глаза завязаны серой тряпкой, длинные черные волосы спутались, а давно нестиранная рубаха задралась, обнажив худые ноги. Женщина не шевелилась.

— Ы-ий-йй, — запричитал остролицый, поднимаясь с земли и осматривая колесо. — Вот беда, так беда! Чего же мы делать дальше будем?

— Починим и дальше поедем, — сердито осадил его толстяк.

Подойдя к колесу, он, кряхтя, наклонился, поднял его, покатил к телеге.

Остролицый, между тем, торопливо накрыл женщину рогожей и вполголоса произнес:

— Говорил тебе, брат, добром это не кончится! Не жили богато, нечего надеяться. Давай по-человечески похороним Аксоль и не будем души свои чернить.

— Не будем души чернить! — передразнил толстяк. — Поздненько же ты каяться взялся! Думать надо было, когда в сарайку ее зазывал, да удавку на шее затягивал…

— Врешь! — вскрикнул остролицый. — Я не затягивал, а только тебе подавал. И потом, а вдруг родичи ее шум поднимут? Аксоль хоть и блаженная, но все-таки не чужая им была! Как искать начнут, да на нас выйдут?

— Не зови беду, постылый! С чего бы им на нас выйти? Никто не видел, как ты Аксоль в сарайку зазывал, а что пропала, так я ее плат и кушак на берегу оставил. Все так и решат, что пошла дура купаться, да потонула. Ты лучше думай о том, сколько нам золота заплатят, когда мы ее как побережницу сдадим.

— Думаешь, заплатят, не обманут? Эти служивые из равнинников, жадные, стало быть.

— Не обманут. Это ж самого Императора указ, чтобы за побережников награду выплачивать, за живых или мертвых. Против Императора служивые не пойдут.

— И зачем я только рассказал тебе про награду? — поежился остролицый.

— Не ной, а лучше поищи какую жердь да чурбак к ней, — приказал толстяк. — Надо скорее телегу приподнять, да колесо на место приделать. А то наберут сколько надо побережников, и будем с этой мертвячкой мыкаться.

Остролицый потерянно посмотрел по сторонам. Было заметно, что углубляться в лес ему совсем не хочется.

— А коли не поверят нам, что побережницу привезли? — опять занудил он.

— Как не поверят, — прокряхтел толстяк, пытаясь в одиночку приладить колесо. — Побережников узнать можно по тонкокосности, волосам черным и белым глазам. Глаза я выколол ей, волосы у ней завсегда черные были. А уж тонкокостнее Асколь во всей округе не сыщешь, — он хохотнул.

В этот момент колесо отскочило и ударило его по ноге.

— Ай! — толстяк повернул к брату побагровевшее лицо и заорал: — Я тебя куда отправил? Ну-ка живо ищи чурбан!

— Где я его найду? — поежился он.

— В лесу, дурак!

Увидев, что остролицый так и топчется на месте, он рыкнул:

— Ты, Шило, меня не зли, а то доведешь — я и тебя за побережника выдам.

— У меня глаза не белые, — быстро ответил тот.

— А вот я их и тебе выколю, и все сразу поверят, — усмехнулся толстяк, и по его тяжелому, угрюмому взгляду невозможно было понять, шутит он или нет.

Похоже, остролицый тоже не захотел проверять. Только нервно усмехнулся и засеменил прямо к Ресу и Леск. Беглецы переглянулись.

— Ну, где же твой оградительный круг? — шепнул Рес.