Стивен Эриксон - Увечный бог

Они ели молча.

Наконец, высосав и выплюнув последнюю косточку, слизав жир с пальцев, Бутыл вздохнул, глядя на человека напротив: - Я видел, сэр, как вы упали под весом сотни Короткохвостых.

Рутан потянул себя за бороду. - Да уж.

Бутыл отвел глаза, снова попытался взглянуть прямо. - Думал, вам крышка.

- Они не пробили доспехов, хотя я весь покрыт синяками. В-общем, они втаптывали меня в землю, но скоро сдались. - Он поморщился. - Не сразу сумел я выбраться. Тогда от Охотников и союзников не осталось и следа, только трупы. Кажется, хундрилам пришел конец - никогда я не видел столько мертвых лошадей. Окопы были взяты. Летерийцы причинили им некоторый урон... о дальнейшем и гадать не стану.

- Думаю, я тоже кое-что видел.

- И я тебя учуял, - сказал капитан, тоже не желавший встречаться с Бутылом глазами.

- Как?

- Так. Ты был едва жив, но еще жив. Так что я тебя вырыл.

- А они просто смотрели.

- Смотрели? Я и не заметил. - Капитан вытер руки о бедра, встал. - Готов идти, солдат?

- Думаю, да. Куда мы идем, сэр?

- Найти оставшихся.

- А когда была битва?

- Пять или четыре дня назад.

- Сэр, вы Бурегон?

- Дикая волна?

Бутыл наморщил лоб.

- Еще шутка, - сказал Рутан Гудд. - Давай разберем волокуши. Там меч, который может оказаться тебе полезным, и еще кое-что.

- Это всё было ошибкой, так?

Мужчина бросил на него взгляд. - Рано или поздно всё оказывается ошибкой.

Хаос мальстримом бушевал внизу, выбрасывая пену. Он встал на краю уступа, всмотрелся. Справа скала наклонялась, показывая край смутно видимой пропасти, а дальше торчал кверху Шпиль, черная уродливая штуковина, палец гиганта. Над рваной смутной вершиной повис зонт белого тумана.

Вскоре он отвернулся, пересек уступ - двенадцать шагов до отвесной каменной стены и устья тоннеля. Там повсюду валялись разбитые валуны. Он перелез через одну из груд, начал копаться, пока не нашел пыльную промасленную шкуру, прикрывавшую трещину. Сорвал ее, нагнулся, достав потертую суму. Она была такой ветхой, что дно сразу порвалось по швам, вывалив на почву содержимое.

Покатились монеты, запрыгали и зазвенели всякие безделушки. Однако две вещи большего размера упали без звука, ведь они были завернуты в кожу. Он взял лишь эти две вещи, одну сунув за пояс, вторую развернув.

Скипетр из гладкого черного дерева, на концах потускневшее серебро. Он еще мгновение смотрел на него, потом пошел к основанию Андийского Шпиля. Порылся в кошеле у бедра, достав комок конских волос; бросил к ногам, а затем размашистым движением описал скипетром круг над черными волосами. И сделал шаг назад.

Затем он прерывисто вздохнул, полуобернувшись. Тон его слов был извиняющимся: - Ах, Мать, это старая кровь. Не отрицаю. Старая и тонкая. - Он колебался. Потом сказал: - Передай Отцу, я не сожалею о выборе. К чему бы? Да ладно. Двое из нас сделали лучшее, на что я способен. - Он весело хмыкнул. - И ты тоже так можешь сказать.

Повернулся.

Тьма выткала перед ним что-то плотное. Он смотрел на это, не тратя слов, хотя сумрачное присутствие становилось все ощутимее, величественнее. - Если он желал слепой покорности, нужно было держать меня в цепях. А ты, Мать, ты должна была навеки оставить меня ребенком, прижимая крылом. - Он неловко вздохнул. - Мы еще здесь, хотя сделали желаемое вами. Мы получили почти всех. Единственное, чего никто из нас не ожидал - насколько это нас изменит. - Он мельком оглянулся. - Да, так и случилось.

В круге, что был перед ним, открыла алые глаза черная форма. Копыта залязгали, словно секиры по камню.

Он схватил привидение за полночную гриву, прыгнул на спину зверя. - Береги дитя свое, Мать. - Развернул коня, проскакал к краю утеса, потом снова к устью тоннеля. - Я так давно живу среди них, что данное тобой стало лишь слабым шепотом на дне души. Ты редко смотрела на людей, но теперь всё меняется. Скажу вот что. - Он развернул коня. - Теперь наша очередь. Твой сын открыл путь. А что до ЕГО сына - если хочет Скипетр, пусть придет и возьмет.

Бен Адэфон Делат крепче ухватился за гриву. - Делай своё, Мать. Пусть Отец делает своё, если хочет, Но основное выпадает нам. Так что... стойте в стороне. Закройте глаза, ибо клянусь: МЫ ВОССИЯЕМ! Когда нас прижимают к стенке, Мать... ты понятия не имеешь, на что мы способны.

Он вогнал пятки в бока коня. Тварь прыгнула вперед.

"Ну, милое привидение, это может быть совсем не весело".

Конь достиг края. Вознесся в воздух и упал в кипящий мальстрим.

Присутствие, дышащая тьма, не сразу покинуло громадную палату. На черном полу блестела россыпь монет и камней.

Затем послышался стук трости о камень.

Дым повис в каюте густыми клубами. Все иллюминаторы были открыты, как и дверь, но воздух оставался недвижным; жара горячечным языком лизала полуобнаженную плоть. Откашлявшись, чтобы избавиться от надоевшего зуда в груди, Фелаш, Четырнадцатая Дочь королевы Абрастали, склонила голову на мягкую (хотя сырую и грязную) подушку.

Служанка трудилась над оживлением кальяна.

- Уверена в дате? - проговорила Фелаш.

- Да, Ваше Высочество.

- Ну... полагаю, я должна ощущать волнение. Настал пятнадцатый мой год. Взвейтесь, знамена! Увы, тут ничего виться не станет. - Она закрыла глаза, но вскоре заморгала, открыв их снова. - Это сквозняк?

- Ничего не чувствую, Ваше Высочество.

- Не люблю жары. Отвлекает. Шепчет о смертности, навевает отчаяние и вместе с тем непонятную решимость. Если мне суждено умереть, скажу: да будет так.

- Несварение желудка, Ваше Высочество.

- А боль пониже спины?

- Непривычка.

- Сухость в горле?

- Аллергия.

- А ломота во всем теле?

- Ваше Высочество, эти симптомы хоть иногда пропадают?

- Хмм. Оргазм. Или если я вдруг нахожу себе занятие.

Служанка вдохнула жизнь в систему трубок, передала хозяйке мундштук.

Фелаш закусила серебряный кончик. - Когда я попробовала впервые?

- Ржавый лист, Ваше Высочество? В шесть лет.

- Но зачем?

- Или так, или вы сгрызли бы ногти, насколько я помню.

- Ах да, детские привычки. Слава богам, я излечилась. Как думаешь, можно выйти на палубу? Клянусь, я ощутила сквозняк. Внушает оптимизм.