Стивен Эриксон - Увечный бог

Она села под лучами солнца, сочившимися сквозь окно, изгонявшими холод из тела - словно она ящерка или змея - и попыталась понять ночные видения, темные и тревожные голоса незнакомцев, что вещали о таких ужасных вещах.

"Это имеет отношение к происходящему, подозреваю. Да, похоже, я вижу..."

Она глянула в сторону Седдика, сидевшего на полу в окружении собрания бесполезных штучек. На его до странности морщинистом лице непривычное выражение. "Словно старик над сокровищами всей жизни. Вот только забыл, как считать".

Однако то, чем они владеют, что имеют, вовсе не обязательно является благом, достоинством. Иногда имущество становится ядом, но голодное дитя не разбирает. Куда ему. Так преступления передаются от рода к роду. "Пока не уничтожают нас. Да, теперь я вижу. Мои сны мудры, мудрее меня. Мои сны - песни Казниторов, умные аргументы, хитрые внушения.

Мои сны меня предупреждают".

Она отвернулась от солнечного света, в глубь комнаты. - Ну, готов?

Седдик виновато дернулся, но потом кивнул.

Баделле изогнулась, выглянув из окна, обозревая западную часть площади. Там был Рутт с Хельд на руках. Остальные ждали в тенях зданий, словно резные фигуры вышли из своих каменных мирков.

Да, так и есть. Они съели все плоды в садах города.

"А кристаллы крали наши души".

- Пришло время. Оставь эти штучки позади, Седдик.

Вместо этого он принялся складывать их.

Баделле содрогнулась от вспышки гнева, за которым последовал страх. И то, и другое - непонятно откуда взялось. Вздохнув, она оторвалась от подоконника. - Будут Осколки. Алмазы, Рубины и Опалы. Мы снова начнем умирать.

Мальчик смотрел всё понимающими глазами.

Она снова вздохнула. - Среди нас уже есть отцы. Нужно внимательно наблюдать за ними, Седдик, вдруг они найдут в себе отцовские думы.

Тут он потряс головой, словно отвергая ее слова. - Нет, Баделле, - прохрипел он. - Они лишь заботятся о младших.

"Так мало слов у тебя, Седдик. Думала, ты онемел. Что же рождается там, за глазами старика, за лицом старика?"

Она покинула комнату. Седдик шел следом, и мешок с безделушками казался в его руках новорожденным младенцем. Вниз по крутым ступеням, через холодный воздух тайных коридоров, потом наружу, под слепящую жару. Баделле без колебания прошла туда, где был Рутт, смотревший на нее затуманенными глазами. Когда она подошла близко, прочие дети вышли на солнце, сбившись в наскоро созданные семейства. Рука за руку. Тряпки на головах, обмотанные ноги. Она сбилась с шага. Она уже забыла, как много осталось в живых.

Заставив себя идти, она подошла к Рутту, а затем развернулась и вскинула руки над головой.

Город выплюнул нас

Мы слишком горьки и кислы

На вкус.

Жизнесосы - слепцы отвернулись

Подавившись

Проглотив то, что было для нас

То, что думали мы унаследовать

Мы хотели то

Что было у них

Мы считали, что

Нам оно пригодится тоже

Как годилось всем им

Они жрали наше грядущее

Глаза отводя

А теперь хрустальные стены

Взяли наши желания

Выплюнув

То, что осталось

Как немного

Только горькое очень, кислое очень

На вкус

Вот и всё, что сейчас

В ваших ртах

Что-то горькое, кислое очень.

Рутт еще немного посмотрел на нее, потом кивнул и пошел по широкому проспекту. На запад, в Стеклянную Пустыню. За ним Змея разматывала кольца после месяцев сна.

Змея что-то поняла, Баделле это видела. В спорых, твердых шагах построившихся детей, в суровых лицах, в сумрачности, оттеняющей знакомые усталые черты. "Мы знаем. Мы научились любить. Что?

Ходьбу. Проскальзывание под кулаками мира.

Мы Змея возрожденная".

Вскоре они достигли границы города, увидели плоские блестящие пустоши.

"Утешение страданий. Словно объятия мертвой матери".

Три дня и две ночи оставались они среди мертвых тел. Кровь и костный мозг высохли на рваных мехах, на оружии. Единственным движением были они обязаны ветру, тормошившему пряди волос и ремни выдубленной кожи.

Собравшиеся на поле истребления стервятники, плащовки и ящерицы пировали без помех, нежась на гниющей плоти. Недвижимо стоявшие посреди пира фигуры были слишком иссохшими, чтобы вызвать интерес; они были не лучше пеньков давно мертвых, поваленных и сточенных ветрами деревьев.

Мелкие существа не ведали о безмолвных стонах, вырывавшихся из душ убийц, о бесконечных волнах горя, терзавших жалкие привидения, об ужасах, кипевших под слоями черной, высохшей крови. Не ощущали бурь, ярившихся за натянутой на кости кожей, в кавернах черепов, в ссохшихся дырах глазниц.

Когда солнце бежало за горизонт, возвещая третью ночь, Первый Меч Онос Т'оолан встал лицом к юго-востоку и двинулся тяжелыми, но уверенными шагами. Клинок в его руке чертил борозду среди узловатых трав.

Остальные пошли следом - армия отчаявшихся, бездомных Т'лан Имассов с навеки разбитыми душами.

"Каратели невинных. Убийцы детей. Каменные мечи поднялись, каменные мечи опустились. На лицах написаны были сказания запредельного ужаса. Мелкие черепа трескались, словно яйца страусов. Духи улетали крошечными птичками".