Войцех Жукровский - На троне в Блабоне

— И ты, человече все-таки мыслящий, наивно полагаешь, что опыт героев окажется блаблакам полезен? И они не воспользуются этим опытом на свою погибель? Глупость — это сила, с коей каждый властитель вынужден считаться. Глупость точь-в-точь лавина, а лавину нередко вызывает несколько в нужное время сказанных простых слов, вроде бы всем понятных, вроде бы своих собственных… Ежели лавина двинулась, она повалит, раздавит и снова замрет в неподвижности. И не очень-то знает, куда мчалась. Может, к уничтожению построенного с таким трудом? Или к саморазрушению? Хочешь пример? Брось лозунг: равенство. Толпа подхватит его, ибо это шанс для всех недотеп, лентяев, явных дураков. Равенство погасит выдающихся, талантливых. Делить поровну всем, давать любому столько же вовсе не значит делить справедливо. Справедливо только неравенство. Посему предлагаю тебе в нем участие.

А что касается кладбищ… И покойники кочуют, и у них бывают стыдливые погребения и триумфальные возвращения. Камень крошится, процесс можно ускорить, поставить новый памятник, почти такой же, с мелкими переделками, которые смысл уже свершившейся жизни чуть-чуть подправят. Вот и снова хорошо. На некоторое время. Удалось прошлое подогнать к грядущему завтра.

А теперь скажи-ка мне быстренько: где спрятал хронику?

В его голосе зазвучала умоляющая нота — значит, правда, которой я завершил хронику, имела-таки для него особое значение.

Протоколистка лиса изящно склонила мордашку набок, выжидая, когда я сдамся, — ни звука не хотела упустить, зафиксировать все доказательства. Вдруг ее линялый хвост, украшенный выгоревшим бантом, предостерегающе поднялся, качнулся в одну сторону, в другую, словно за спиной Директора она подавала мне знак: нет! Не отдавай Книгу! В ней — твоя сила. Будь верен…

А чему быть верным? Проигранному делу королевства? Стать пожизненным стражем украденной Короны — никому не нужная, она будет висеть в домике садовника, в кухне между кастрюлей и решетом? А мои наспех набросанные записи событий на периодически подшиваемых страницах — сохранятся ли они, уцелеют ли? Помогут ли хоть кому-нибудь из поколения Узелков? Когда я сам уже замолкну навсегда, засвидетельствуют ли, поручатся запыхавшимися словами: да, именно так все и было? Меня одолели сомнения. Я видел Книгу под соломой, заваленную снегом, тлеющую в собачьей будке, охраняемую давно похороненной собакой, которую добрая старушка с пустым ошейником на поводке выводит на воображаемую прогулку. Возможно, она засеменит к кладбищенским воротам, посидит между черными туями и семейными надгробиями — здесь ей так покойно. С облегчением подумает о долгом отдыхе, о сне без пробуждения, а дрема в осеннем солнышке покажется ей предвестием этого сна.

— Нет у меня Книги, — вернулся я из далекого путешествия.

— Ну так подержим пана летописца в подземельице до тех пор, пока память не вернется. А не соизволите ли объяснить, что искали в моем кабинете?

Козлик много подслушал, еще больше донес, поэтому я не выдал тайны, ляпнув:

— Корону.

— Корона, этот важный залог, покоится в казне Банка Совета банщиков, прежнего банка королевства Блаблации. Ее надежно стерегут кровожадные блохи, бестии из цирка Финтино. Даже сам председатель банка, спускаясь в казну, берет с собой не только ключи, но и хлыст укротителя и даже пистоль. Жаль, вы не вломились туда. Остались бы от вас продырявленная кожа и дочиста обглоданные косточки. Составили бы протокольчик и отделались бы от вас раз и навсегда.

Мне вспомнился цыган Волдырь — смуглое лицо, грозный взгляд из-под насупленных бровей, спутанная черная борода — и эти его хищные блохи, тяжко прыгающие под ударами хлыста, усмирить их удавалось лишь выстрелами и долгим постом в ящике со стеклянной крышкой. Мне уже слышалось жадное чавканье, это Волдырь награждал их каплей крови за службу: делал себе надкол булавкой; вслед за тем раздавалось довольное чмоканье и сытое урчание.

Почему Директор заговорил о подземельях банка, уж не собирается ли нас туда пригласить? Новая ловушка? Благо к множеству обвинительных пунктов добавится еще один: „Разоблачение летописца-самозванца, оказавшегося международным медвежатником, глубоко ценимым в этой сфере профессионалом…“ Разумеется, на нас свалил бы ограбление казны, подмену почтенных золотых талеров кожаными кружочками…

— Председатель Волдырь еще не успел вас надуть? — любезно осведомился я. — Хоть он и носит фрак, в котором выступал на арене, у него душа бродяги, мошенника и обыкновенного прохвоста.

— Он клялся светлой памятью матери, славной гадалки, предсказавшей ему этот пост, еще когда был ребенком.

— Клятвопреступление, даже перед судом, его специальность… Его не раз нанимали лжесвидетельствовать.

— Пока что банк работает исправно, граждане с полным доверием приносят свое золото, а взамен получают кожаные кружки с тисненой печатью. За один талер — три фиги… Кроме того, выдаются долговые расписки, — терпеливо объяснял Директор. — Проценты растут, сам председатель ежегодно нули приписывает. Чем больше нулей, тем больше сумма, и он нулей не жалеет… А давай мы твою тяжелую, неудобную Книгу обменяем на удобненькую долговую расписку с круглым депозитом и четырьмя нулями? Ба, с пятью нулями, кругленькими, как изумленный глаз, — вот-де сколько набежало… Будешь каждый вечер расписочку сию после молитвы перечитывать, в радости, что богат и ничто тебе не угрожает, ибо денежки на совесть стерегут в банковском сейфе… И приумножаются они под мудрой опекой и чуткой охраной.

— Я не верю в магию денег. Мне много не надо. Впрочем, и продается далеко не все.

— Ошибаешься! Все! Люди — с их честью, — верность Родине, даже любовь, все, все…

— Разве что пса так можно купить. Только он, хоть и купленный за деньги, умеет любить и быть верным.

— Если никто не сманит кусочком колбасы, — фальшиво хихикнул Директор. — Ну так что же? Махнемся?

Он костяшками пальцев постукивал по столу. И вдруг пискливый голосок произнес:

— Войдите!

Мышик, утомленный переживаниями во время долгого разговора, попросту задремал в столе. И очнулся на стук. Бедный смельчак Мышик!

— Нет! — крикнул я изо всех сил. — Нет! — повторил, стиснув зубы. Я хотел разозлить его, чтобы сосредоточить все его внимание на себе. Ты, искуситель! Ты, слуга дьявола!

Директор сидел угрюмый, с каменным лицом, похоже, он принял окончательное решение. Долой вежливость, усилия, игру, рассчитанную на то, чтобы сбить обвиняемого с толку, использовать хотя бы минутную его слабость.

— Ты меня никак не задел. Дьявол правит на земле, и сие вне сомнений. Он не только хорошо платит, но и угождает кому надо, высоко возносит тех, кто ему служит. А вот ты кому подслуживаешься?