Войцех Жукровский - На троне в Блабоне

— Я не могу этого сделать, особенно сейчас. Не могу оставить товарищей. Им надо помочь…

Кася посмотрела на меня как на сумасшедшего. Снег шел так густо, что за несколько шагов ничего не было видно. Вдали брезжил свет в домах, а мы пробирались по сугробам там, где потемней.

— Куда ты нас ведешь, папа?

— Не бойся. Скоро придем, уже близко.

Недалеко от кладбищенской стены заснеженный Мумик, похожий на ягненка, зарычал, подавая сигнал: враг близко.

Мы смотрели во все глаза, но ничего не могли разглядеть в густом, липком снегу. Ресницы у Каси отяжелели от снежинок. Вдруг хриплые голоса раздались так близко, что я едва успел втолкнуть Касю в раскрытую калитку кладбища, мы спрятались за ближайшим надгробием. Стражники шли с погашенными фонарями, а снег заглушал их шаги.

Один сочно высморкался и спросил коллегу:

— И хочется тебе лезть в снег между могилами?

— Мертвецов будить? Пусть себе спят мертвым сном. Нам тоже пора в постельку, под перинку, согретую женушкой.

Тут-то нашим лебедям и вздумалось поболтать, заговорили хрипло и жалобно, а я даже клювы им не мог придержать.

— Слышал? — спросил первый стражник.

— Уже за полночь. Чертов час, лучше пойдем!

— Давай скорей…

У меня мурашки поползли. Уже собрался дать деру, когда они миновали калитку и через несколько шагов расплылись в метели.

— Интересно, кто это говорил? — донесся до меня голос стражника. — Вдруг привидение…

— А мне неинтересно, — ответил второй. — Хочешь, вернись, сам убедишься…

Я ждал, затаив дыхание, однако стражники направились к рыночной площади, а я повел своих к домику доброй старушки, в ставнях, с вырезанным сердечком, мигал огонек, значит, еще не спали.

Именно здесь я искал безопасного ночлега. Ведь однажды шпики меня отсюда уже забирали, им и в голову не придет искать меня здесь еще раз — убежище раскрыто. Я мог пойти к портному Узлу, его сыновья гордились бы, что их дом выбрал пристанью. Есть и Бухло, да он, верно, по соседям шатается, насчет возвращения королевы в замок беседы ведет.

Едва ступили мы на крыльцо, дверь широко открылась, и пожилая пани в кружевной шали на голове обрадованно приветствовала нас.

— Ну, наконец-то пришли! Я уже отчаялась дождаться, ведь Эпикур полночь протрубил, вода для чая закипела в третий раз, а вас все нет и нет!

— А откуда, дорогая пани, вы узнали, что мы придем? — поцеловал я ее худенькие руки в старинных кольцах. — Не слишком ли много хлопот, ведь нас пятеро: пара лебедей, моя дочка Кася и член нашей семьи мордастик керри Мумик…

— А моя умершая собачка все подбегала к дверям, принюхивалась и виляла хвостом, значит, насчет визита меня уже предупредили. Ну вот, они уже познакомились…

Кася недоверчиво посмотрела на меня. Неужели старушка малость не в себе? Ведь другой собаки, кроме Мумика, в кухне не было.

Но как он странно вел себя! Шерсть на загривке поднялась, он всматривался во что-то, чего мы не видели, а видела лишь хозяйка дома. На негнущихся лапах подошел с вытянутой мордой и, согласно собачьим обычаям, казалось, кого-то обнюхивал, продвигаясь мелкими шажками от морды к хвосту, наконец дружески повилял своим коротеньким прямым хвостом. Знакомство состоялось.

— Ну вот видишь, похороненная под жасмином собачка продолжает здесь жить, — объяснял я дочке, словно речь шла о самом обыкновенном деле. — Так много говорят о собачьей преданности, привязанности, приводят в пример пса, ожидавшего на станции поезда, которым его хозяин обычно возвращался, — тот давно умер, а пес не верил, все надеялся, что этот человек вернется. Или, помнишь, история о собаке, приходившей на могилу: она горестно просиживала там часами. Здесь нечто похожее. Собачья жизнь коротка, и тут ничего не поделаешь. И вот собачка, хотя ее и нет, и дальше служит своей живущей хозяйке, стережет дом. А хозяйка выводит ее гулять в ошейнике и на поводке. Некоторые дети даже видят Гагуню, приседают на корточки, гладят ее, а она позволяет им себя тормошить.

— Папа, и ты этому веришь? — пожала плечами Кася. — Ведь это выдумки в утешение, и все от одиночества.

— Когда доживешь до моих лет, убедишься — вокруг нас много необъяснимых дел. И не отмахнешься от них… Ведь если бы ты не верила в королевство Тютюрлистан и соседнюю Блаблацию, ты бы никогда меня не нашла. А теперь ты уж точно убедилась.

— Пришлось. Завтра рождество, пойми, мама беспокоится. Она все понимает. И что надо сосредоточиться, и про одиночество, даже последнее бегство в Блаблацию. Но для кого же прекрасный маковый пирог? Карп плавает в ванне… Елка благоухает лесом, и пол просто-таки зеркальный. Кто сядет за стол? С кем будем ломать гостию? Пора кончать дела, папа, и возвращаться.

Мы пили чай с малиновым соком, ели глазированное ореховое пирожное. Рука сама тянулась за пирожным — никакие доводы рассудка насчет обжорства не помогали. Я подкормил лебедей, тепло разморило птиц, и они улеглись в тени стола. Мумик обходил их издалека, не скрывая отвращения.

— Оставьте их у меня, — предложила старушка. — Постелю им соломы в пустой комнате, поставлю миску с едой, прекрасно перезимуют. С собакой у меня никаких хлопот, ей хватает вкусных запахов, когда готовлю себе. Не так ли, сокровище мое?

И даже Касе показалось, что передник старой пани натянулся под тяжестью невидимых лап и раздалось нежное поскуливание, а может, это ветер плакал в трубе, кидаясь пригоршнями снега.

— Спасибо! Я беспокоился, не знал, что с ними делать. — Я поцеловал руку с кольцом, бледно-голубая бирюза цветом напоминала поблекшие глаза. — Как только пруд в парке наполнится водой, им надо вернуться в свой домик.

— И королева вернется на трон, — шептала она с нежностью, — вернется покой и лад. Люди убедятся: нечего ждать чуда, надо довериться своим рукам и голове и работать, работать. И люди оценят знания ученых и простой труд… Нам еще будет хорошо.

Каська достала из ручки совка свернутые страницы — они даже не очень запачкались сажей, — разгладила их на столе. Старушка сразу поняла, в чем дело, улыбнулась лукаво:

— Когда на рассвете вас увели, я испугалась, а вдруг отыскали Книгу… Но Книга по-прежнему лежала под соломой в собачьей будке. Прошу простить стариковское любопытство, я принесла ее домой и прочитала. У меня слезы стояли в глазах, да благословит вас бог… Как только исполнится вами предсказанное, я смогу спокойно умереть… А этот домик в Блабоне всегда будет вас ждать, здесь, в тишине, творите, пишите сколько душе угодно.

— Без вас в этом доме было бы пусто и грустно. Спасибо за доброе сердце. За понимание моей работы, столь непохожей на другую, ведь мое занятие не просто писание, это неустанная охота: подсмотреть каплю дождя на ветке; уловить, как вздрагивает собачье ухо, прогоняя муху; поймать улыбку на личике ребенка, во сне увидевшего старую, давно потерянную любимую игрушку… И лишь малая часть из этого может пригодиться.