Юрий Горюнов - Призрак нереального (сборник)

— Так я что не женщина? Сейчас спокойно, а я сделаю так, что начнет беспокоиться, чтобы меня не потерять.

— Ты же не к нему приехала? Что вдруг так?

— Так это случай, дед, везение. Значит, кто-то свыше организовал нам встречу.

— Свыше, если там кто-то есть, не решают, кому и кого любить. Это людское чувство. Не дело вмешиваться в личные, душевные дела людей.

— Ну и что? А что это ты меня словно отговариваешь?

Ксения подошла к деду, обняла его, поцеловала: — Давай рассказывай, что удумал. От тебя ничего не скроешь, раз сделал такие выводы, что это не мое.

— Опыт, внучка, опыт. Глаз все видит, а сердце чувствует. Так что это тебе надо мне что-то сказать. Не зря же ты ко мне приехала.

— Да, не хотела говорить, но видимо сказать надо, — она рассказала ему о своих сомнениях, мыслях по поводу предложения, которое ей сделали.

— Вот это твоя партия, — сделал вывод дед, когда она закончила.

— Так ты его не видел?

— Потому, как ты рассказывала, по интонации, ты уже сделал свой выбор до приезда, а тут на тебе, обстоятельства иного рода. Не надо менять своего первоначального мнения. А Юрий тебе интересен ясное дело, и не только тебе. Такой мужчина быстро покоряет женщин, не прикладывая усилий, но умная женщина понимает, оценивает, сможет ли быть счастлива с ним рядом, а не бросается к нему на грудь, в расчете, что она для него единственная и неповторимая.

— А я умная?

— Пока да. У тебя просто увлеченность и не более, так что поддерживай с ним отношения, а выбор останови на том, первом.

— Ну и ладно. Возможно, ты прав, но я еще ничего не решила, — капризно заявила она, — а пока пойду спать.

Ксения вышла в свою комнату. После ее ухода, дед сел за стол и задумался, взгляд его был устремлен в одну точку. Он понимал, что внушить ей, что она уже сделала свой выбор, было не просто. А никакими отворотами он не собирался мешать ее выбору. Это очень личное. Он не гипнотизировал ее, он просто говорил ей, убеждая. Ему хотелось верить, что это удалось. Он знал, что поступал верно. Чувства ее были еще слабы, но он, не вмешиваясь в ее мысли, знал, что прав. Знал, что с другим она будет более счастлива, но это будет потом. А Юрий не сможет любить ее так, как она хотела бы, он сможет любить так другую. Это не была жертва любви Ксении, это была необходимость. Трудно жить, зная наперед, что будет, но еще труднее донести это до другого, чтобы он поверил. Но человек любит, когда выбор делает сам, и потому требуется подвести человека к самостоятельному решению. А это не просто.

Но это было еще не все. Надо выполнять, что было необходимо, чтобы в будущем, освободить внучку от ненужных проблем. Он встал и достал из комода пузырек, и, пройдя на кухню, капнул несколько капель в графин с водой.

Наступал иной период, в котором должна быть изменена расстановка сил. Оставлять силу человеку, который не знает, как ей распорядиться опасно, но и забирать всю нельзя. Человек должен жить. Ходьба по кругу, главного героя продолжается.

— Прости меня, внучка, но это тебе только на пользу. У тебя все будет хорошо. Ты должна уснуть, ненадолго, — прошептал он себе в усы.

Он знал, что по — утру, Ксения пьет воду из кувшина. Дальше он знал, что будет, но не боялся, будучи уверенным в результате. Все действующие лица этой сцены были на месте, пора приступать. Он закупорил пузырек, убрал его на место и пошел спать.

После той поездки я пару дней не видел ни Ксению, ни ее деда. Я не испытывал в этом потребности, да и не считал необходимым ежедневное общение с ними. Мне не хотелось, чтобы она привыкала ко мне, а я понял из разговора в кафе, что такое возможно. Зачем забивать ей голову, будет счастлива и без меня.

Меня переполняла горькая грусть моей памяти, памяти о прошлом, а главное, понимания, что ничего не вернуть из моего прошлого. У меня были сомнения в правдивости моих мыслей, сомнения в себе и очень смутные догадки, что прошлое не отпускает, что все возвращать и не надо, но что-то хотелось вернуть. Что? Или кого? Это я не произносил даже про себя.

За прошедшие дни я не утруждал себя ничем, кроме того, как отгонял грустные мысли. Читал, смотрел телевизор. А когда привезли холодильник, выслушивал тетю Катю:

— Ты что это удумал? И куда мне такой? У меня же столько продуктов не будет, чтобы его заполнить.

Она мне выговаривала, хотя было видно, что очень довольна.

Когда я ей привез продукты, их некуда было положить. Еле забили ее старенький холодильник. Новый был для нее действительно сюрприз, но я видел по лицу, приятный сюрприз.

— А сколько денег угрохал? — продолжала она.

— Тетя Катя! Ты же понимаешь, что это от души. А что положить найдется.

— Спасибо тебе, Юра, — произнесла она, и в уголках ее глаз появились слезинки. Она подошла и, взяв меня обеими руками за голову, наклонила к себе и поцеловала, — спасибо, милый. Дай, Бог, тебе здоровья.

Она полдня мыла новый холодильник, раскладывала продукты, а потом ушла на улицу. Ясное дело поделиться с соседями. Здесь все жили давно и знали друг друга много лет.

Когда начало смеркаться, она вошла несколько обескураженная. Я смотрел телевизор и не сразу увидел ее состояние, и лишь повернувшись после того как она молча прошла и села на диван, заметил это.

— Юра, сейчас уже подходила к дому и меня окликнула женщина, та, что помогает Степану, и попросила передать тебе, что он просит прийти. Я здесь давно живу, но очень редко он о чем-то просит. Мужик он добрый, зла не сделает, но мне беспокойно, просьба очень необычна. Вы же почти не знакомы. И почему он ее попросил, а не Ксению?

Я встал: — Не беспокойтесь. Значит надо что-то. Может передвинуть что. Пойду, схожу. Сама сказала, что он добрый.

— Сходи. Степан многим помогал, а уж если попросил, значит, нужда у него в тебе.

— Не волнуйтесь, — и я, накинув куртку, вышел.

До дома, где жила Ксения с дедом, я дошел быстро. Подходя, увидел в окнах свет и, открыв калитку, прошел к двери. Меня позвали, и я не счел необходимым стучать, а открыв дверь, вошел в дом.

Степан Никодимович сидел в комнате и, услышав звук открываемой двери, встретил меня прямым взглядом. Глаза его излучали спокойствие и уверенность. В кресле сидела, женщина, примерно лет сорока, очень статная, с длинными черными волосами, собранными на затылке в пучок. Одета в темно-коричневое платье. При моем появлении она подняла голову и тоже посмотрела на меня. Глаза ее были жгуче черными, как уголь. Смуглое лицо, брови ровными дугами над глазами, чувственные губы. Ее можно смело назвать красивой, но в ее красоте мешал грустный взгляд. Ксении не было видно.

— Здравствуйте, — приветствовал я их, и остановился на пороге, прикрыв за собой дверь.