Роберт Говард - КОНАН. КРОВАВЫЙ ВЕНЕЦ

Конан засмеялся и убрал ногу с груди врага, а потом одним рывком поставил его на ноги, взяв за плечо. Он хотел что-то сказать, но заметил шедшего к ним Хадрата. Жрец, как обычно невозмутимый, осторожно пробирался между грудами мертвых тел, конских и человеческих.

Окровавленной рукой Конан утер с лица пыль и пот. Он бился весь день: сначала — пешим, среди гандерских копейщиков, потом пересел в седло и возглавил рыцарскую атаку. Он лишился плаща, залитые кровью доспехи были измяты ударами множества мечей, булав и секир. Он стоял во весь рост посреди ужасного побоища, похожий на языческого героя древней легенды.

— Ты хорошо поработал, Хадрат! — загремел он весело.— О Кром! Как же я обрадовался, разглядев твой сигнал! Мои рыцари с ума сходили от нетерпения, уж очень хотелось им взяться поскорей за мечи. Еще немного, и я не смог бы их удержать… А что там наш чародей?

— Отправился путем мрака обратно в Ахерон, — ответил Хадрат.— Мне же пора вернуться в Тарантию. Здесь я больше не нужен, зато в храме Митры меня ждет одно неотложное дело. Все мы совершили здесь, что могли… На этом поле мы спасли Аквилонию, и не только ее. Твое возвращение в столицу станет триумфальным шествием но шальной от счастья стране. Вся Аквилония выйдет приветствовать возвращение своего короля! Итак, до встречи в Тарантии, в тронном зале дворца!

Конан молча проводил глазами жреца. Со всех сторон к нему уже спешили верные рыцари. Он разглядел Паллантида, Троцеро, Просперо и Сервия Галанна в политых кровью доспехах. Шум битвы постепенно смолкал, сменяясь многоголосым ликующим ревом. Все взгляды, горящие яростью и восторгом выигранной битвы, устремились к исполинской черной фигуре короля, руки в латных рукавицах потрясали обагренными клинками. Отовсюду несся могучий громовой крик, подобный гулу морского прибоя:

— Слава Конану, королю Аквилонии! Слава!

— Ты еще не назвал моего выкупа,— мрачно буркнул Тараск.

Рассмеявшись, Конан со стуком вдвинул меч в ножны. Расправив плечи, он провел пятерней по волосам, словно бы ощущая на них отвоеванную корону.

— В твоем серале,— сказал он,— есть одна девушка. Ее имя Зенобия.

— Да… да, кажется, есть.

— Вот и отлично,— Король улыбнулся, словно вспомнив о чем-то очень хорошем,— Она станет твоим выкупом, больше мне ничего не надо. Я приеду за ней в Бельверус, как и обещал. В Немедии она была рабыней, а в Аквилонии я сделаю ее королевой!.

Тарамис, королева страны Хауран, пробудилась от неспокойного сна, тишина, окутавшая ночной дворец, отчего-то показалась ей сродни тягостному молчанию мрачных катакомб. Некоторое время молодая правительница лежала неподвижно, вглядываясь во тьму и пытаясь понять, с какой стати в золотых канделябрах погасли все свечи. Она видела лишь, как мерцали звезды в маленьком окошке, забранном золотыми решетками. Вдруг Тарамис обнаружила прямо перед собой в темноте слабо светящуюся точку. Она замерла от удивления, а между тем сияние медленно разгоралось и ширилось — и вот уже на фоне темных бархатных занавесей перед королевой парил целый диск мертвенно-зловещего света. У Тарамис перехватило дыхание, она встрепенулась и села, заметив внутри свечения темный предмет… Там была человеческая голова!

Охваченная внезапным ужасом, королева открыла было рот, чтобы позвать служанок, но удержалась. Свечение становилось все ярче, позволяя разглядеть, что это женская головка — маленькая, скульптурно-изящная, гордо посаженная, с роскошными черными волосами, уложенными в высокую прическу. Вскоре проявились черты лица… крик застрял в горле королевы!

Перед ней парило ее собственное лицо, словно отражение в зеркале,— вот только отражение чуть-чуть дополняло оригинал, добавляя глазам хищный кошачий блеск, заставляя губы кривиться в усмешке мстительного торжества.

— О Иштар!..— вырвалось у Тарамис.— Меня околдовали!..

К ее ужасу, «отражение» отозвалось. Его голос потек отравленным медом:

— Околдовали?.. Нет, милая сестричка, никакого колдовства здесь нет!

— Сестричка?..— запинаясь, повторила ошеломленная девушка.— Но у меня нет сестер…

— В самом деле? — снова прозвучал мелодичный издевательский голос. Значит, не было у тебя сестренки-близняшки, чья нежная плоть так же отзывчива на ласку — и так же уязвима, как твоя собственная?

— Ну… нас правда родилось двое,— ответила Тарамис, по-прежнему уверенная, что ей снится кошмар.— Но она умерла…

Прекрасный лик внутри светящейся сферы исказила неуправляемая ярость, и Тарамис в ужасе отшатнулась: ей показалось, будто аспидные локоны «отражения» вот-вот оживут и, зашипев, вскинутся над божественно очерченным лбом.

— Ты лжешь! — Алые губы, растянувшиеся в оскале, исторгли обвинение, словно плевок.— Твоя сестра не умерла! Смотри, дура безмозглая! Хватит притворства — смотри, и да полопаются твои глаза!..

Призрачный огонь змеями пробежал по занавесям, свечи в золотых канделябрах чудесным образом вспыхнули вновь. Тарамис сжалась в комок, испуганно подобрав точеные ножки и глядя округлившимися глазами на девушку-пантеру, что стояла перед ней и, продолжая насмехаться, позволяла себя рассмотреть… Не покидало впечатление, словно королева глядит на другую Тарамис, схожую с ней самой каждой черточкой лица и тела, — однако одушевленную совсем другой, чуждой и злой личностью. Облик «отражения» дышал качествами, прямо противоположными тем, которые отличали юную государыню. В блестящих глазах мерцали похоть и тайна, изгиб пухлых алых губ таил жестокость… А в остальном — те же танцующие движения, та же прическа, позолоченные сандалии в точности как те, что Тарамис надевала в своем будуаре… И даже рубашка без рукавов, с глубоким вырезом, перехваченная пояском из золотой парчи, один к одному повторяла ночное одеяние королевы.

— Кто ты? — выдохнула Тарамис.

По спине пробежал холодок.

— Объяснись, а не то велю служанкам позвать стражу!

— Можешь кричать, пока не растрескаются стропила,— раздался бессердечный ответ.— Твои придворные шлюхи не проснутся до рассвета, даже если крыша загорится у них над головами. И стражники ничего не услышат: их заблаговременно отослали вон…

— Что?! — воскликнула Тарамис, чья оскорбленная царственность на время победила испуг. Да кто посмел дать моей охране подобный приказ?

— Я, милая сестричка. Я это сделала,— издевательски отозвалось «отражение».— Совсем недавно, прежде чем проникнуть сюда. Глупцы уверены — с ними говорила их ненаглядная королева. Ха-ха, моя игра была поистине безупречна! С каким властительным достоинством, должным образом смягченным ласковой женственностью, обращалась я к этим дуболомам,— и пентюхи, закованные в броню, преклоняли передо мною колена и пернатые шлемы!..