Роберт Говард - КОНАН. КАРАЮЩИЙ МЕЧ

За этой границей находился и я, разведчик-одиночка. Прятался в ежевике посреди громадного леса, где едва ли не от первого рассвета Времен неистовствовали обнаженные исчадия ада.

Наконец удалось понять: барабан находится на западе, и вряд ли очень далеко. Я поспешил затянуть потуже пояс, обремененный ножом и боевым топориком в шитых бисером чехлах, надел тетиву на увесистый лук и проверил, не сорвался ли с левого бедра колчан; в кромешной мгле пришлось все это делать на ощупь. После чего я выполз из кустов и осторожно двинулся на звуки.

Не верилось, что барабан гремит из-за меня. Если я обнаружен людьми леса — не далекий рокот стал бы тому подтверждением, а нечаянный удар ножа в горло. Но раз уж я проник в пиктскую чащобу, нельзя не замечать тайные знаки, нельзя не ломать голову над их грозным смыслом. Быть может, они пророчат беду для белокожих чужаков, чьи разбросанные по вырубкам хижины грозят здешней вековой глуши. Быть может, они сулят пожары и пытки, и ночной звездопад огненных стрел, и кровавый топор, гуляющий по черепам взрослых и детей.

Так и шел я в кромешной темноте девственного леса, пробирался ощупью среди огромных колод, временами опускался на четвереньки. То и дело какая-нибудь ползучая тварь подворачивалась под руку или даже касалась лица, и тогда сердце мое уходило в пятки. В этих зарослях водились большущие змеи, они любили, обвив хвостом ветку, свешиваться над тропой в ожидании добычи. Но те, кого я искал, были опаснее самой хитрой и самой ядовитой змеи. Их барабан теперь говорил громче, вынуждая меня удвоить, утроить чуткость.

И вот я заметил красный сполох меж деревьев, услышал дикарские голоса, что сливались с рыком барабана.

Чем бы ни занимались варвары на черной прогалине, какие бы богомерзкие ритуалы ни вершили, они наверняка расставили вокруг сторожей. А пикт может подолгу стоять недвижим и неслышим, и не отличишь его от деревьев в ночном лесу, пока не метнется к твоему сердцу сталь. Я весь покрылся мурашками, ожидая встречи с кем-нибудь из этих грозных часовых, но сделать ничего не мог, разве что держать перед собой нож в вытянутой руке. Ободряла лишь одна мысль: даже пикт не заметит крадущегося человека среди такой густой растительности в такую облачную ночь.

Вновь передо мной появился свет костра, на его фоне мелькали черные силуэты, будто демоны возле красного адского пламени. Прокравшись меж тесно стоящими кустами тамариска, я увидел в черной кайме зарослей широкую поляну и движущиеся на ней тела.

Там было сорок-пятьдесят пиктов, в одних лишь набедренных повязках, в чудовищной раскраске. Они сидели широким полукругом, спиной ко мне, и смотрели на огонь. Клан ястреба, или онаяга, судя по перьям в густых черных гривах. Посреди поляны стоял грубый алтарь из уложенных друг на друга валунов, и при виде его я вновь похолодел от страха. Ведь я уже видел такие алтари, сплошь покрытые копотью и засохшей кровью. Правда, еще ни разу зверские обряды пиктов не отправлялись на моих глазах, но доводилось слышать рассказы тех, кто побывал в их стране пленником или, как я сейчас, лазутчиком.

Между костром и алтарем плясал разряженный в перья шаман; медленные движения тела и рук, шаркающие шаги делали танец неописуемо гротесковым. Перья взлетали и опадали, а черты лица прятались под алой демонической маской — ну точно ухмыляющаяся морда лешего.

В фокусе полукруга воинов сидел на корточках дикарь, и зажатый между его колен барабан отзывался на удары низким злым рыком — словно раскаты далекого грома.

Между воинами и пляшущим шаманом стоял человек, к племени пиктов не принадлежавший. Ростом не ниже меня, с белой кожей, на которой играли отсветы костра. Из одежды на нем — только набедренная повязка из шкуры важенки и мокасины; из украшений — узор на теле да перо ястреба в волосах. Наверное, это лигуриец, белый дикарь из тех, что малыми племенами живут в великом лесу, порой воюя с пиктами, порой замиряясь и даже заключая союзы. Кожа у лигурийца не темнее аквилонской. Пикты тоже принадлежат к белой расе, то есть они не желтые, не красные и не коричневые, но зато смуглы, черноглазы и черноволосы. И уж точно ни пикты, ни лигу-рийцы не считаются белыми у жителей Западной Марки, относящих к этой расе только людей с хайборийской кровью.

И тут я увидел, как три воина затаскивают в круг света человека. Это был пикт, нагой и окровавленный. По перу, чудом удержавшемуся в спутанных волосах, я узнал выходца из клана ворона — врага ястребов с незапамятных времен. Связанного по рукам и ногам пленника бросили на алтарь. Я видел, как взбухают и корчатся в отсветах костра мышцы, но тщетно бедняга пытался разорвать сыромятные ремни.

Вновь шаман пустился в пляс, выделывая мудреные коленца вокруг алтаря, а барабанщик теперь лупил так, словно в него вселился демон. И тут вдруг с простертой над поляной ветви сорвалась исполинская змея, из тех, о которых я уже упоминал. По ее чешуе бегали отблески, из пасти выстреливал раздвоенный язык, но воины не выказывали страха, хоть змея и проползала в считаных локтях от иных. Ну и дивные же дела! Я-то знал: у пиктов нет врагов опаснее этих тварей.

Перед грудой камней чудище выгнуло шею, подняло голову; глядя ему в глаза, по другую сторону алтаря двигался в танце шаман. Корчились его туловище и руки, едва шевелились ноги, и змея тоже пустилась в пляс, извивалась и качалась, будто загипнотизированная. Из-под шаманской маски вырвался жуткий свист — похоже звучит ветер в сухих камышах лимана. Гигантская рептилия тянулась вверх, медленно поднималась все выше и выше, а затем принялась обвивать алтарь вместе с распластанным на нем человеком, и вот уже все его тело скрылось под радужными петлями, видна только голова, да и над нею грозно нависла башка гада.

Свист превратился в визг, а тот перерос в крещендо полного торжества, и шаман бросил что-то в огонь. Поднялся большой зеленый клуб, дымом заволокло алтарь, сделав нечеткими, почти иллюзорными очертания рептилии и человека. Но я угадывал корчи в толще этого дыма, я понимал, что там происходят страшные метаморфозы — черты разных существ расплывались и сливались, и вот уже нельзя судить, кому какие принадлежат. По сидящим пиктам пробежала дрожь, словно стонущий ветер хлестнул по ветвям ночного леса.

Вскоре дым развеялся. Человек и змея лежали недвижно, и я обоих принял за мертвых. Но шаман схватил пресмыкающееся за хвост, и смотал покорное тулово с алтаря, и небрежно уронил наземь, и столкнул с груды камней человеческое тело, и разрезал на запястьях и лодыжках сыромятные ремешки. А затем снова закружил в танце, корчась телом и дико жестикулируя руками.

И вдруг человек из клана ворона зашевелился. Но не встал. Голова его качалась из стороны в сторону, и я видел, как выстреливает и прячется язык. Клянусь Митрой, он извивался, отползая от огня на животе. Точь-в-точь змея!