Виктор Некрас - Ржавые листья

Волчий Хвост уже почти орал в княжье лицо, непристойно брызгая слюной. Гриди опричь повскакали со скамей, кмети за своим столом, вытянув шеи, слушали крик воеводы, но Военег Горяич уже не мог остановиться. Побагровев, князь рванул под горлом резную пуговицу, и невесть чем окончило бы дело, кабы у Волчьего Хвоста не дрогнула рука, и багряное кипрское вино не пролилось ему под ноги. И как-то сразу спало напряжение, и стало смешно и стыдно. В первую очередь, самому Волчьему Хвосту. И чего, спрашивается, орал? Он криво усмехнулся, и опять, как и утром дома, не чувствуя вкуса вина, залпом допил из чары то, что осталось. Губы занемели, и воевода едва сумел улыбнуться в ответ на улыбку князя. Кравчий смотрел на Волчьего Хвоста с оттенком откровенного страха в глазах.

А все остальные уже смеялись. Хохотал и князь Владимир Святославич, смеялся и сам воевода Волчий Хвост.

— Прости, княже, — выговорил, наконец, отсмеявшись, воевода. — Наболело.

— Бывает, — коротко ответил великий князь. — Эвон стол у нас на славу, так ты, воевода, садись-ка ко мне поближе. После о делах поговорим.

И тут случилось неожиданное.

Все до того засмотрелись на поединок Блуда и Варяжко, что совсем забыли про мальчишку Люта. А он вдруг подрубил ногой под колено стоявшего рядом кметя, развернулся и — пальцами в глаза! И сделал всё быстрее, чем кто-то на дворе успел бы сказать: «Ого!». Вырвал у упавшего кметя меч из ножен, прыгнул к пасущимся коням, те шарахнулись посторонь, но мальчишка успел поймать чембур и птицей — соколом! — взлетел в седло. Ударил каблуками коню в бока, торжествующе проорал что-то неразборчивое и галопом вылетел в ворота.

Все онемели. Оторопели.

Свенельд хохотал от души, мало не катаясь по земле стойно тому же мальчишке. Кметь, скорчившись и держась за глаза, стонал и валялся на земле — Лют изрядно-таки его поломал. Варяжко хмуро его рассматривал, и взгляд гридня не предвещал ничего хорошего.

— Лихо, лихо, — прохохотавшись наконец, выдавил Свенельд, утирая слёзы. — Ай да Лют, ай да Соколёнок.

Варяжко, напротив Свенельда, никакого восторга не испытывал.

— Ай да вои, — процедил он, всё ещё разглядывая обоих. — И как только нас ныне здешние петухи ногами не затоптали? Здоровый облом мальчишку прозевал, коему всего лет двенадцать. Ещё полсотни лбов стояли, рот раззявя, пока тот мальчишка коня у них из-под носа увёл. Хороши вои!

Смех быстро умолк — в сборной ватаге власть Варяжко была не менее, а то и поболее Свенельдовой.

— Догнать, господине? — нерешительно спросил кто-то.

— Догонишь ты его теперь, как же, — насмешливо уронил Свенельд. — Не ближе, чем возле Киева самого и догонишь.

Все на мгновение замолкли, бросив взгляд на полуденный восход (юго-восток). Там, на Киевских горах, над полупрозрачной дымкой тумана высились валы и рубленые клети стен и веж. Город Киев, сердце Руси. И впрямь рядом. Мальчишка Лют уже хороший разгон взял, даже и скачи ныне за ним, догонишь только у Лядских ворот.

— Да и незачем, — продолжа Свенельд. — Чего он про нас расскажет? Что Будятино сожгли? Так нам и надо было, чтоб Владимир про то узнал.

Варяжко кивнул.

— Собирайтесь. И немедля. Это, — он сплюнул на труп Блуда, — повесьте на дереве. За ноги.

Вои вновь забегали, торопясь увязать в тюки и взгромоздить на телегу небогатую добычу.

Поломанный Лютом кметь, наконец, очнулся. Ощутил пустоту в ножнах.

— А как же меч-то мой? — тупо спросил он. На свою беду спросил. Варяжко, обернувшись к нему, налёг на него всей мощью голоса.

— Не будешь рот раскрывать, раззява! — гаркнул он так, что в ушах заложило, а на дальнем краю поляны шарахнулись, захрапев, кони. — Из кметей тебя снимаю! Пока меч не добудешь, — пошёл вон с глаз моих!

Двое подволокли к берёзе труп Блуда и исполнили волю Варяжко. А потом бывший гридень и наперсник Ярополка с размаху приколол стрелой на грудь бывшему воеводе и воспитателю Ярополка кусок бересты.

— Чего ты там написал? — почти без любопытства спросил Свенельд.

— Чего заслужил, — отрезал Варяжко хмуро. Тут ветер качнул бересту, и воевода разглядел неровно выведенные углём буквы: «Во пса место!». И когда только успел? — невольно подивился Свенельд. — Неуж заранее знал Варяжко, кого доведётся встретить здесь?

От ближних домов горько потянуло смолистой гарью, чёрно-рыжие языки пламени весело лизнули камышовую кровлю.

Сей час огонь охватит ещё два-три дома, и столб дыма станет виден и в Киеве. И впрямь уходить пора.

А пир продолжался. Кмети, гриди и бояре мешали вино с пивом и мёдами, заедая их жареной, вяленой, варёной и солёной дичиной и рыбой. Волчий Хвост исправно отпивал из чаши на каждую здравицу, но пил на удивление мало для такого дня. Обычно он в этот день выпивал не менее полубочонка. Впрочем… день ещё только начинался. Воевода бегло озирал взглядом пирующих, и чем дальше, тем меньше ему всё это нравилось. Скучно было, натужно как-то. Вспомнилось неизвестно от кого слышанное: хоть завывай от скуки, хоть зеленей от злости. Ему-то понятно, первое пристойнее, волк, как-никак.

Он чуть кусал губу по сложившейся годами привычке, и всё никак не мог понять, что же ему не нравится. Что ж не так-то?

А! да… он не знает, по какому поводу пир. Это ведь только дураки, былин да старин наслушавшись, мнят, что князь только то и делает, что пирует да с бабами… Когда-то, может, так и было, да только не ныне. Был бы жив Святослав Игорич, — невольно подумалось Волчьему Хвосту, — он бы такого непотребства не потерпел.

Он этого так и не узнал.

В дверях палаты вдруг раздался грохот, и все обернулись туда. Стражники кого-то старались не впустить.

— Да пустите же! — взлетел в воздух отчаянный мальчишеский голос. Знакомый голос, — отметил про себя, приподымаясь, Волчий Хвост, и тут же увидел, как вскакивает воевода Ольстин Сокол.

Стража всё же расступилась, и на пороге возник запылённый мальчишка. Лют Ольстич, сын Ольстина Сокола. Лют Соколёнок. Потрёпанный, с нагим мечом в руке и шатающийся от усталости.

— Что? — хрипло спросил Владимир, сглотнув. Яснело всем, что случилось что-то из ряда вон и ни в какие ворота.

Лют шатнулся и не менее хрипло сказал:

— Будятино спалили, — помолчал, провёл по сухим губам языком и попросил. — Пить дайте…

— Да кто спалил-то? — нетерпеливо воскликнул Владимир, одновременно повелительно мотнув головой. Исполняя княжью волю, кто-то сунул Люту кувшин с квасом. Он долго пил, проливая на грудь, наконец, оторвался и, отдышавшись, сказал:

— Свенельд спалил. И Варяжко с ним. С сотню воев у них было. Воеводу Блуда Варяжко в поединке порешил. Я только с того и сбежать смог.

Свенельд! Это назвище прозвучало, как удар грома. Славного воеводу давно уже никто не звал по имени, да оно и забылось. Swen жld, Старый Свей, — назвище это прилипло к нему, когда он ещё и старым-то не был. Пожалуй, никто во всём дворце не ждал, что это назвище вдругорядь когда-либо прозвучит в Киеве. Да и сам Владимир-князь — в первую очередь.