Виктор Некрас - Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

— Чего хочет Всеслав Брячиславич? — отрывисто бросил наконец Ростислав.

— Господин всё, чего он хочет, изложил тебе, княже Ростислав Владимирич, ещё когда вы с ним виделись в прошлом году на Стыри, — сухо ответил гридень, невступно глядя князю в глаза. Сухость эта и остановила Ростислава, готового уже и вспылить и огрубить, и закричать даже, топая ногами. Остановила и остудила. Приподнявшийся было на лавке князь упал обратно и бросил устало, укрощая и гнев, и подозрительность (после, всё после!).

— Прости, гриде…

Владей только отмотнул головой и сказал деловито:

— Господин мой, Всеслав Брячиславич хочет рассказать тебе про свои намерения.

— Какие намерения?! — процедил Ростислав, снова наливаясь гневом. Какие ещё нрамерения, когда его (Его! Ростислава!) дети — в полоне у Ярославичей! Враз путы надел великий князь Ростиславу Владимиричу.

— Через которые ты сможешь своих детей вызволить, — отрезал Владей, сжав губы и сверля князя неотрывным пристальным взглядом.

И снова остыл Ростислав Владимирич и впился взглядом в посла надо было дослушать.

Застолье сдержанно гудело — пирующие не шумели, уважая горе своего князя. Про похищение Ростиславлих детей и впрямь уже знала не только старшая альбо младшая княжья дружина, и даже не только городовая господа — знала и вся Тьмуторокань. И на улицах сейчас там и тут сбивались возбуждённые кучки градских, размахивали руками, кто-то что-то кричал, кто порывался пойти в кром, чтобы что-то (что?! неведомо!) сказать своему князю. Своему! Которого они уже дважды всадили на стол вопреки северским князьям и самому великому князю!

Горячих охлаждали и одёргивали более здравые альбо более трезвые.

Вышата Остромирич невольно усмехнулся, вспоминая виденное на улицах города.

Дурачьё.

Только и дела да заботы князю, что с ними, градскими толковать про свою беду.

Кто-то незаметно, почти нечувственно коснулся рукава княжьего пестуна. Вышата скосил глаза и поймал преданный взгляд холопа.

— Ну? — спросил почти неслышно, прикрывая губы поднесённой чашей. — Слышал?

— Слышал, господине, — так же едва слышно ответил холоп, почти касаясь губами уха гридня. И зашептал.

Если бы кто со стороны и глядел пристально на ближнего княжьего гридня, так и тот не смог бы увидеть в том ничего особенного.

Ну шепчет что-то холоп господину на ухо.

Ну отвечает что-то гридень своему слуге.

Ну и что?

А то, что помертвел гридень лицом да губу закусил, словно бы в досаде, так и причины какие быть могут. Мало ли что на дворе Вышатином приключиться могло?

Вышата с пира воротился мрачнее тучи.

Ходил из угла в угол по горнице, гневно сопя, швыряя по углам сряду, плеть с дорогой костяной рукоятью забросил неведомо куда, кошку с дороги отшвырнул пинком, так что забилась под лавку и жалобно оттуда мяукала.

— Да чего у тебя стряслось-то такое? — добродушно спросил Порей. С братом они до сих пор жили в одном терему, благо и семьи у обоих было небольшие, и слуг привыкли держать помалу — обходились сами. А для дружин места хватало. Хлотя иной раз и сами не понимали, где Вышатин кметь, а где — Пореев. А сами кмети навыкли слушать обоих гридней, благо до сих пор братья ссорились редко и мало. А вернее сказать — вообще не ссорились.

Вышата в ответ злобно покосился, фыркнул неизрасходованным гневом.

Сказать про то, что сумел подслушать в княжьем терему верный холоп?

Про то, что по весне Всеслав Брячиславич ударит снова, только на сей раз не на Плесков, а на Новгород.

Про то, что тогда Ярославичи окончательно смирятся с сидящим в Тьмуторокани Ростиславом и, забыв про него, бросятся на полоцкого оборотня — ещё бы, ведь там сын самого великого князя!

А уж про то, что тогда Ростислав сможет выкрасть из Вышгорода (альбо силой вызволить!) своих сыновей, про то брат догадается и сам.

Альбо не сказать?

Смолчать.

Тогда и не делать ничего!

А с чего это ты, гриде Вышата, враз решил, что тебе надо что-то делать? — вкрадчиво спросил кто-то внутри.

Ведь то всё будет на благо господину твоему, князю ростиславу Владимиричу!

Да и мечта княжья (и твоя, гриде!) — Великая Тьмуторокань, держава русская на Дону, Донце, Нижней Волге, Кубани и Тереке — станет ближе.

То так.

Но!..

Но тогда любимый Новгород попадёт в руки язычника!

Вышата с самого начала не одобрял союза Ростислава Владимирича с полоцким оборотнем. Князь тогда в ответ только посмеялся — в тебе, мол, Вышата, Добрынина кровь говорит. А что — и говорит. И кровь Добрынина, и вражда, которой девятый десяток лет доходит. Да только и Всеслав наверняка помнит про ту вражду, и про взятие Полоцка от Владимира Святославича, и про то, кто тогда над Владимировой ратью стоял, и кто всю эту войну придумал, и кто Владимира наставил на то, что князь после победы творил. И про то как на том взятии его пращура Рогволода с сыновьями убили, и про то, что прабабку Всеслава, Рогнеду, Владимир прямо на пепелище силой взял…

Так что зря князь смеялся.

А вот теперь… гридень ни мгновения не сомневался в том, что Всеслав сумеет захватить Новгород. Ещё бы… Холоп понял из того, про что говорили князь с полочанином мало, но запомнил слово в слово. А остальное Вышата домыслил сам — не дурак!

Мало того, что Всеслав возьмёт Новгород!

С полоцкой и новогородской силой, да с их помощью он и от Ярославичей отобьётся. Тем паче, что Ростислав ему от Тьмуторокани поможет. А там и Ростов ему сам собой в руки упадёт, и Смоленск… и дреговская земля. И станет нога Всеславля уже на самых подступах к Киеву и Чернигову.

Полоцкого оборотня нога!

Язычника!

Вышата на мгновение остановился, глядя невидящими глазами мимо брата в окно. За окном сгущались сумерки, но ночь ещё не наступила.

Завтра Владей уезжает, — снова шепнул ему кто-то невидимый.

Гридень вздрогнул и вдруг резко бросил прямо в невидящие глаза Порея:

— Подымай дружину!

Терем братьев Остромиричей загудел, словно борть с разъярённым пчелиным роем. Кмети заполошно метались, хватая оружие и сряду, седлая коней, а Вышата, уже сидя в седле, взмахивал плетью, услужливо поданной тем самым холопом — отыскалась-таки плеть.

— Быстрее! Пока ворота не закрыли!

Собирались налегке — без телег, только оружие, брони и кони, только запас хлеба, репы, крупы, вяленого мяса и рыбы на два дня.

— Да куда?! — не понимал Порей. — На ночь-то глядя! Куда?!

— После скажу! — отмахнулся Вышата, и навыкший во всём слушать старшего брата Порей отстал. А Вышата бросил доверенному слуге. — Если спрашивать станут, скажешь, прискакал человек, сказал — касоги табун конский угнали, воевода отбивать поехал! Внял?!

— Внял! — торопливо закивал холоп, низя взгляд. Ещё бы не внять. — Сделаю, господине, не беспокойся. Я и прискакал, господине! И касогов тех сам видел!