Виталий Вавикин - Эта короткая счастливая жизнь

Брюстер снова улыбнулся и сказал, что Уолтон – это лучшее, что могло случиться с ней в Чикаго.

– А я уж было испугалась, – Стефани театрально закатила глаза. Брюстер молча наблюдал за ней. Синий дым клубился вокруг его головы подобно нимбу.

«Неудивительно, что сестра сохранила с ним исключительно рабочие отношения, – думала Стефани. – Неужели все хорошие музыканты похожи на этого зануду? – она вспомнила Персибала. – Нет, кажется, Фелиция говорила о нём иначе».

– Думаю, лучшие годы Фелиции уже позади, – сказал неожиданно Брюстер, увидел, как возмущённо удивилась Стефани, но не обратил на это внимания. – С тобой мы могли бы пойти намного дальше. Твоя молодость и твой голос…

– Да как ты смеешь?! – Стефани вскочила из-за стола, меряя Брюстера гневным взглядом. – Не знаю, как сестра терпит тебя, но обещаю, что в первом же письме расскажу ей обо всём, что ты мне сказал! – она развернулась и направилась к выходу. – Лучшие годы позади! – возмущалась Стефани, не обращая внимания на взгляды посетителей, чьи молчаливые трапезы прервал её голос. – Как бы не так!

Фелиция навестила сестру лишь на второй месяц её проживания в городе, и то нашла лишь час свободного времени, из которого пятьдесят минут посвятила сыну, а оставшиеся десять, чтобы отчитать Стефани за непочтительное отношение к Брюстеру.

– Но я думала… – попыталась возразить Стефани, но Фелиция сказала, что ей пора уходить и пообещала написать обо всём в письме.

Олдин помрачнел и долго говорил, что мать теперь не придёт ещё месяца два. Стефани смотрела на него и пыталась понять, что же нашла её сестра в Брюстере.

Вопросов и возмущений накопилось так много, что она написала Фелиции письмо, но решила подождать, пока не придёт письмо от сестры, дав возможность вычеркнуть всё то, что Фелиция соизволит объяснить.

Спустя пару дней, катаясь в машине с друзьями Мартины Шрайхарт, она познакомилась с Робертом Бриксом и так увлеклась этим изысканным молодым человеком, что не вспоминала о Брюстере вплоть до тех пор, пока Фелиция не прислала ей письмо. Стефани перечитала его трижды.

«Как может такой человек, как Брюстер, устроить жизнь талантливой певицы? – думала она, возмущённо надувая губы. – Как можно так слепо подчиняться такому никчёмному человеку? Да без сестры он никто! Пустое место!»

Стефани написала обо всём, что думает и, запечатав конверт, пошла отправлять. Потом вспомнила, как Брюстер говорил, что читал её письма, и решила, что скажет обо всём Фелиции при личной встрече.

Вернувшись домой, она написала новое письмо, позвав Олдина и записав на этот раз всё, что он хотел рассказать матери. О Фрэнке Стефани больше не вспоминала. Он остался далеко в прошлом, там же, где остался её родной дом. Несколько раз она думала о том, чтобы написать матери, но, вспоминая, как они поступали с письмами сестры, тут же отметала эту мысль.

Между тем ухаживания Роберта Брикса стали настолько настойчивыми, что перед Стефани встал выбор: либо уступить ему, либо прекратить эту связь.

– Ну, почему ты не можешь подождать?! – шептала она, сжимая в ладонях горячие руки Брикса. Он обнимал её и обещал отвезти в Париж, Лондон, Венецию, а, получая очередной отказ, обвинял во всём родителей Стефани, всё ещё имевших, не смотря на её заявления, имели над ней полную власть. – Это не так! – возмущалась она, но когда Брикс потерял терпение и сказал, что между ними всё кончено, выплеснула на родителей весь свой гнев. Она представляла себе их лица и говорила, говорила, говорила….

Досталось в монологах и Фрэнку. За трусость, за несдержанность, за то, что стал её первым мужчиной, и за то, что не нашёл в себе сил им остаться. Она даже попыталась вспомнить сестру и убедить себя, что если давно не осуждает жизнь Фелиции, то ничто не должно сдерживать и её. К чему терять Брикса из-за глупых предубеждений и страха?! Раз с церковной школой покончено, то глупо корить себя за то, что было у неё с Фрэнком. Да и разве у Брикса никого не было до неё?

Она покраснела и заочно обиделась на него за подобное непотребство, но тут же сочла это за хороший повод, чтобы не осуждать себя за прошлое.

Спустя три дня после разрыва Брикс встретил её после выступления и, попросив прощения за своё нетерпение, сказал, что готов ждать так долго, как она захочет. Стефани простила его и ненавязчиво предложила пойти к нему в квартиру.

– Кажется, ты говорил, что у тебя есть картина европейского художника? – кокетливо спросила она, но вместо новых нападок и уговоров уступить, была вынуждена слушать долгие и скучные разговоры об искусстве и торгах на бирже, благодаря которым ему удалось приобрести эту картину.

Стефани заскучала и решила, что Брикс действительно собирается сдержать данное слово. Интерес и волнение угасли, и она, вернувшись домой, поняла, что больше не хочет его видеть.

Мартина Шрайхарт встретила этот разрыв с весёлым оптимизмом и клятвенным обещанием, что долго Стефани не придётся оставаться одной, но меньше чем через месяц уехала вместе с кабаре в турне по северным штатам на полгода. Не желая оставлять Олдина одного, Стефани решила, что либо найдёт работу в другом кабаре, либо вернётся в «Весёлую бабочку». Калиб Уолтон пообещал, что попытается всё устроить, но Стефани, не желая ждать, решила устроить свою жизнь сама.

Новый режиссёр, по имени Самуил Гартлиб, выслушал её рассказ о прежней работе, сказал, что рекомендации Лилиана Батлера, несомненно, значат для него очень многое, но сейчас свободных мест нет, и единственное, что он может предложить – это место в третьем ряду за десять долларов в неделю. Стефани согласилась, но удовлетворения от новой работы не получила. После первых ролей у Батлера стать девушкой из толпы, оказалось, мягко сказать, обидно.

«Но это лучше, чем возвращаться в «Весёлую бабочку», – написала сестре Стефани.

Дней через десять, когда выносить безразличие режиссёра стало почти невозможно, она увидела Брюстера. Самуил Гартлиб слушал его, недовольно размахивая руками и жалуясь на загруженный график. Стефани услышала своё имя и длинную тираду о своей несостоятельности.

«Сейчас Брюстер струсит и уйдёт», – решила она, но вместо страха увидела нетерпеливое раздражение и решительно протянутые деньги, которые должны окупить ей час свободного времени.

– Эй! Эй, ты! – щёлкнул пальцами режиссёр, пытаясь докричаться до Стефани. Она не смутилась того факта, что он не помнит её имени, но циничная улыбка Брюстера заставила её покраснеть.

– Пообедаем? – предложил он. Стефани хотела отказать, но возвращаться на сцену хотелось ещё меньше, чем идти с Брюстером в ресторан.

За ленчем они почти не разговаривали. Стефани чувствовала пристальный взгляд Брюстера, сосредоточенный на её лице, вспоминала письма Фелиции и пыталась сдерживать отвращение.