Роберт Говард - Клинок судьбы. Сага Черного Континента

Люди, в непомерной гордыне своей, считают, что именно они — повелители планеты, названной ими Земля. Но на самом деле они всего лишь личинки, копошащиеся в куче гниющих отбросов. Человечество было лишь наиболее удачливым в данное время выводком таких личинок. Но сколько подобных червячков приходило на смену друг другу на безостановочном пути этой планеты сквозь пространство и время?

В голове Кейна выкристаллизовалась простая и страшная в своей простоте мысль. Что дало человеку право самонадеянно полагать себя первой личинкой из созданных? Или самой удачной? Что дало ему право вообще полагать себя венцом мироздания?

Кейн покачал головой, с благоговением рассматривая подарок Н'Лонги. Его понимание мира поднялось на новую высоту, и пуританин наконец-то увидел в старинном жезле не дьявольский атрибут черной магии, но меч Добра и Света, коему до конца времен предназначено сдерживать натиск сил Зла и Тьмы, защищая от них жизнь любых разумных существ. «Воистину неисповедимы пути Господни!» — подумал Кейн, исполнившись благоговения.

Он подошел к изувеченным телам Хасима и араба-молотобойца. Человеческая плоть превратилось в нечто непередаваемое, оскверненное безымянным злом, чему не место было под солнцем. Подсунув под то, что осталось от работорговцев, посох, Кейн зашвырнул останки в темное нутро пирамиды и затворил за собой дверь.

Пуританин погрузился в мысли о тщете всего сущего… но его окликнул тихий, робкий голос. К стыду англичанина, у него начисто вылетела из головы судьба несчастных невольников. Едва живые от усталости и пережитого ужаса пленники стояли под деревьями на коленях и терпеливо ждали, не сводя с белого человека огромных тоскливых глаз. Что ему делать, Кейн не раздумывал ни секунды.

Стоило на всякий случай поторапливаться, хотя пуританин был уверен, что беглецы не вернутся. У него почему-то было такое предчувствие, что их бегство закончится гибелью. Лишь единицам суждено будет преодолеть опасные джунгли и добраться до побережья. Но вот уж чего точно им не придет в голову, так это вернуться к Пирамиде Ужаса.

Смерть была побеждена, теперь следовало воздать должное Жизни. Англичанин быстро собрал на поляне свое оружие, хоть ему и пришлось изрядно повозиться, оттирая пистолеты, кинжал и рапиру от омерзительной слизи, от которой даже превосходная сталь его клинков начала мгновенно покрываться пятнышками ржавчины. Собрал он также брошенные арабами в панике боеприпасы, изрядно пополнив свой запас пороха и пуль.

Особенно пригодился ему молот, которым вышибали дверь. Но и с ним англичанину пришлось потратить немало сил, чтобы разбить цепи и освободить несчастных рабов от ярма и кандалов.

Освобожденные невольники сбились в кучу, не решаясь отойти от пуританина.

— Соберите оружие, которое впопыхах побросали ваши недруги, — сказал Соломон беднягам. — И отправляйтесь с Богом по домам. Нехорошее это место, и человеку стоит держаться от него подальше! Ступайте в свои селенья и послушайтесь моего совета. Если вновь по вашу душу явятся арабы, лучше умрите, защищая свой дом, только не опускайте в отчаянии руки и не сдавайтесь на милость работорговцев. Главное у человека — это свобода! — Так напутствовал их пуританин.

Благодарность спасенных людей не знала границ. И мужчины и женщины попадали перед ним на колени, порываясь облобызать его сапоги. Кейн, не привыкший к таким излияниям чувств, с грубоватой настойчивостью погнал их прочь.

Не знавшие, как еще выразить свою благодарность, освобожденные невольники все ему кланялись, прежде чем пуститься в долгую дорогу домой. А Кейн, устроив на плече посох, бывший когда-то жезлом фараонов, посохом Моисея и скипетром Соломона, а прежде них талисманом атлантов, лемурийцев и вовсе уж неведомых существ, бросил последний взгляд на гробницу. Черная пирамида, столько лет ограждавшая мир от Разрушителя, мрачно высилась, заливаемая резким светом луны. Но Кейн знал, больше в этом месте не прозвучат шаги Зла и крики ужаса. Отныне и до скончания веков здесь будет жить лишь тишина.

Соломон решительно направился в сторону тропы.

— Куда ты идешь, господин? Возвращайся с нами! Стань нашим вождем! — кричали ему вслед негры.

Но Кейн, скупо улыбнувшись, покачал в ответ головой.

— Меня ждет иная дорога, — ответил он. — Суждено мне уйти за рассвет…

Больше он ни разу не оглянулся.

Образ Соломона Кейна является одним из наиболее удачных в творчестве Говарда. Мне кажется, что причина его привлекательности для читателя отчасти и состоит в том, что он «существовал» в определенном историческом отрезке времени. Мир, в котором жил Соломон Кейн, — это не какая-то неопределенная эпоха, куда Говард поместил, скажем, Фрэнсиса Гордона и Кирби О'Доннела. Наоборот, это тот богато насыщенный событиями период, когда мир большей частью был еще не изведан, а могущественный триумвират Европы — Испания, Франция и Англия — находился в полном расцвете своей культуры. Именно тогда историю творили, каждый по-своему, такие крупнейшие фигуры, как Шекспир, Марло, Дрейк, Гренвилл и Рейли.

На этом историческом фоне протекает жизнь литературного героя Говарда, но как бы ни интересовала автора эта эпоха, реальные происшествия не должны были, по его мнению, повлиять на ход тех событий, о которых он собирался рассказать. Поэтому в рассказах о Кейне много исторических неточностей и несоответствий. Мне часто казалось, что Говард колебался — выбрать ли ему для этой серии рассказов время правления королевы Елизаветы I или же гораздо более поздний период, когда обвиненных в колдовстве женщин сжигали на кострах, вплоть до начала Английской Революции. В конце концов, автор сделал попытку объединить оба периода и передать существенные особенности обоих отрезков времени, имея в распоряжении лишь тот срок, что был отпущен его главному герою.

Так как время и место действия рассказов дает тем, кто занимается изучением образа Кейна, большие возможности для исторических исследований, им всегда хотелось не только попытаться расположить рассказы в хронологическом порядке, но и привязать их к реальным историческим событиям.

Я не уверен, что сам Говард стремился соблюдать в рассказах какой-либо хронологический порядок; маловероятно также, что он обдумывал хотя бы примерную биографию своего главного героя (как он поступил, работая над сагой о Конане). Вот почему в этой серии рассказов бросается в глаза отсутствие развития образа Кейна.

Возникает впечатление, будто рассказы, опубликованные при жизни Говарда, — это по существу переработка тех, которые не были приняты в печать и были изданы лишь много лет спустя после смерти автора {1} . [4]