Роберт Говард - БРАТ БУРИ. Сага Медвежьей реки

— И тем не менее! — Я непреклонно стоял на своем. — Факт остается фактом. Во всем нашем клане ты — единственный, кто позволил себе слямзить цыпленка. Чтобы хоть один из Элкинсов унизился до кражи куриц?! Да ни в жисть!

— А как же! — презрительно фыркнул Бакнер. — Кто ж спорит! Ведь всему белу свету давным-давно известно, что твоя почтенная семейка предпочитает лошадей!

Как раз тут я заметил, что снаружи, у дверей и под окнами салуна, собралась целая толпа зевак, трепетавших от страха, но тем не менее жадно прислушивавшихся к перепалке. Незачем им быть в курсе наших старинных внутрисемейных раздоров! Поэтому я нахмурился и сурово молвил:

— Поговорили и хватит! Пришла пора действовать. Не скрою: когда я увидел тебя здесь, то в первый момент сама мысль о необходимости нанести тебе тяжкие телесные повреждения казалась мне крайне неприятной, братец Бакнер! Но сейчас, после нашего небольшого обмена мнениями, это чувство наконец покинуло меня. И теперь я с радостью, с чистым сердцем и со спокойной душой сделаю твою довольно-таки невзрачную физиономию еще более невзрачной! Так что тяпнем по глоточку и приступим, к делу!

— Это меня очень даже устраивает, — согласился Медведь Бакнер, снимая оружейный пояс и вешая его на стойку бара. — Сдается мне, вон в той бутыли случайно застрял почти целый галлон местного красного пойла!

Мы по очереди приложились к горлышку, сделав по паре весьма умеренных глотков, а затем я отшвырнул в сторону опустевшую бутыль, повесил свой пояс с пистолетами рядышком с бакнеровским и ласково поинтересовался:

— Ну так как, братец? Повыдергивать тебе руки-ноги или проломить черепушку? Говори, не стесняйся!

— Подожди секундочку, — ответил он. — Лучше сперва скажи мне, в каком это… то есть я хотел сказать: где это ты ухитрился так извозить свои сапоги?

Я невольно перевел взгляд на свою обувку, а подлец Бакнер тут же изо всей силы пнул меня ногой прямо в зубы и прям-таки зашелся в приступе мерзкого кровожадного хохота. Ну, покуда он так веселился, я как раз успел прийти в себя, после чего настолько яростно боднул братца головой в брюхо, что его отвратительное гоготанье мигом превратилось в агонизирующий кашель. Тут мы обхватили друг друга руками и, пытаясь придушить друг друга или хотя бы как следует лягнуть, начали кататься по полу. Натурально, мы вдребезги разнесли все столы, стулья и всякую прочую мебель, какая еще оставалась в салуне. Некоторые до сих пор удивляются, вспоминая учиненный тогда разгром. А чему тут удивляться? Никак в толк не возьму!

Наверное, мэр Кугуарьего Хвоста Миддлтон тоже шастал среди зевак у окон салуна — среди грохота и треска я в какой-то момент отчетливо различил его вопли:

— Бог мой! Да они же камня на камне не оставят от моего чудесного заведения! Шериф! Немедленно арестуйте обоих!

Однако шериф не растерялся. Откуда-то издали он прокричал своему мэру в ответ:

— Ежели хотите знать, Джонатан Миддлтон, так с меня тут взятки гладки! Вы отдали мне указания, а я их выполнил. Ну а если в результате ваших мудрых распоряжений вместо одного торнадо мы имеем два, то никакой моей вины здесь нету! И уж коли вам теперь неймется прекратить это стихийное бедствие, тогда полезайте туда сами!

Спустя какое-то время мы с братцем Бакнером притомились от бестолковой возни на полу среди обломков мебели и опрокинутых плевательниц. Тогда, ослабив хватку, мы одновременно поднялись на ноги, после чего я тут же вдребезги разнес об его голову колесо от рулетки, а он, не желая оставаться в долгу, так врезал мне в челюсть, что я пролетел сквозь зеркало бара, осыпаемый дождем битого стекла и щедро поливаемый струями виски, рекою хлынувшего из множества разбитых бутылок. От столь сильного сотрясения с потолка салуна сорвался подвесной светильник, из которого прямо за шиворот моему братцу вылился целый галлон почти что кипящего свечного сала.

Покуда он, шипя от боли, соскребал с себя это сало, я кое-как выкарабкался из-под ароматных руин бывшего бара и отправил свой правый кулак в путешествие аж от самого пола. Преодолев путь длиною не менее девяти футов, кулак смачно въехал в нижнюю челюсть братца Бакнера, отчего тот врезался спиной в противоположную стену салуна, проломил доски и вылетел наружу, оставив в стене изрядную дыру. Насколько мне теперь помнится, именно тогда крыша салуна и обрушилась внутрь.

Некоторое время я лихорадочно брыкался, стараясь сбросить придавившие меня обломки крыши, а затем ко мне весьма своевременно подоспела помощь в лице Медведя Бакнера. Он быстро раскатил по сторонам обвалившиеся бревна, раздвинул рухнувшие балки, и спустя пару минут я уже выбрался из-под груды мусора на свежий воздух.

— Положим, чуть позже я справился бы с этим делом и сам, — пропыхтел я. — Тем не менее весьма обязан.

— Не стоит благодарности, — проворчал Бакнер. — Знать, недаром говорится: кровь родная — не водица!

С этими словами он вернул мне должок, нанеся такой удар в челюсть, что я пролетел ровно семнадцать с половиной футов, после чего приземлился в двух шагах от стены дома, в котором обитал мэр Кугуарьего Хвоста. Буквально в ту же секунду мой двоюродный братец снова оказался рядом и принялся деловито пинать меня сапогами, притом норовя как можно чаще попадать по голове. Однако все его усилия оказались тщетными, помешать мне подняться на ноги он так и не сумел.

— Прочь! — истошно завопил вывернувшийся из-за угла мэр. — Счас же прочь от моего дома!

Но было уже слишком поздно. Я с такой неистовой силой влепил своему братцу прямо промеж глаз, что он также пролетел по воздуху ровно семнадцать с половиной футов, а затем врезался прямехонько в сложенную из булыжника дымовую трубу мэрского дома, пробив ее насквозь своей головой. Труба накренилась, несколько раз качнулась из стороны в сторону и обрушилась вниз, почти с головой засыпав моего противника обломками битого камня.

Однако, будучи Бакнером из Техаса, братец Медведь очень шустро поднялся на ноги. Причем не просто поднялся, но успел по дороге выудить из груды мусора булыжник размером с хороший арбуз, который не замедлил тут же расколотить вдребезги об мою черепушку. Такое недостойное поведение привело меня в самую ярость, поскольку мне стало ясно: мой соперник вовсе не намерен сражаться честно, как подобает истинному джентльмену. Раз такое дело, то я выдрал из стены мэрского дома дубовое бревно, которым с размаху врезал позабывшему честь и совесть негодяю чуть пониже левого уха. И тогда братец Медведь снова рухнул лицом вниз, в мусор и пыль. Но на сей раз он уже больше не встал.

Покуда я восстанавливал дыхание, утирая со лба пот, заливавший мне глаза, ликующие граждане Кугуарьего Хвоста повылазили из своих убежищ, а шериф во всеуслышание громогласно объявил: