Роберт Говард - МОЛЧАНИЕ ИДОЛА. Сага заброшенных храмов

Кавалькада проследовала по тропе, спускающейся по крутому склону, уходящему вниз на тысячу футов и изрытому лабиринтом оврагов, В долине, на расстоянии мили к югу, Уил-лоби углядел обуглившиеся и почерневшие развалины.

— Деревня, Бабер? — спросил он.

Бабер прорычал, как старый волк:

— Да! Это был Хуттак! Эль Борак и его дьяволы сожгли все дотла и убили всех, кто мог держать оружие.

Уиллоби, похоже, заинтересовался. Он должен был встретиться с Эль Бораком и остановить именно эту войну.

— Эль Борак — сын Шайтана, — просипел старый Бабер. — Он сжег все деревни Афдал-хана, кроме Хорука. А из отдаленных башен остался только мой сангар. Теперь он захватил пещеру, называемую Замком Акбара, а это территория Хорука! Волей Аллаха, мы целый час ехали по долине, на которую мы, оракзаи, имеем все права, а теперь это ничейная земля, усыпанная трупами и сожженными домами. Здесь никто не может чувствовать себя в безопасности. Нас в любой момент могут сжечь.

— Гордон дал слово, — напомнил Уиллоби.

— Да, он не бросает слов на ветер, — неохотно признал старый головорез.

Всадники спустились по склону и пересекли узкое плато, изрезанное множеством оврагов. Уиллоби вспомнил о письме, что лежало у него в кармане, и только сейчас понял ценность этого исторического документа.

Джеффри Уиллоби,

Форт Газраэль.

Если хотите переговоров, приходите к минарету Шайтана. Будьте один. Пусть ваш эскорт остановится возле входа в ущелье. Им никто не будет досаждать, но если какому-нибудь оракзаю вздумается последовать за вами в ущелье, он будет застрелен.

Кратко и по существу. Значит, переговоры? Этот человек принял на себя роль генерала, ведущего регулярную войну, и, вне всякого сомнения, считает Уиллоби не бескорыстным арбитром, а дипломатом, работающим в интересах противоположной стороны.

— Мы должны попасть к Ущелью Минарета, — сказал Уиллоби.

— Вот вход в него, — показал Бабер Али.

— Ждите меня здесь.

Сулейман спешился и ослабил подпругу у своего коня. Патаны неловко спускались по склону, крепко прижимая к себе винтовки и внимательно изучая все трещины и овраги. Где-то внизу, в ущелье, притаился Гордон со своими неистовыми воинами. Оракзаям было страшно. Они находились в нескольких милях от Хорука, в центре территории, которую воюющие стороны оспаривали в кровавой борьбе. Они то и дело поглядывали на северо-запад, где на расстоянии многих миль отсюда раскинулась в горах деревня Куррам.

Бабер повернул голову и закусил губу. Казалось, его сжигал огонь гнева и подозрения.

— Вы пойдете один, саиб?

Уиллоби, натягивая удила, кивнул.

— Он убьет вас!

— Не думаю.

Уиллоби прекрасно знал, что Бабер Али никогда и близко не подошел бы к Гордону, если бы не был уверен в гарантиях относительно своей полной безопасности.

— Заставьте этого пса согласиться на перемирие! — рявкнул Бабер, в котором дикое высокомерие взяло верх над напускной вежливостью. — Клянусь Аллахом, эта вражда словно шип в боку Афдал-хана, и в моем тоже!

— Посмотрим! — Уиллоби пришпорил коня и потрусил вниз по ущелью, тяжело и неловко подпрыгивая в седле. В пробковом шлеме, подскакивающем при каждом шаге коня, он представлял собой далеко не героическое зрелище. Патаны неотрывно глядели Уиллоби вслед, пока он не скрылся из вида за изгибом каньона.

Спокойствие Уиллоби было в общем-то напускным, хотя он не испытывал ни страха, ни волнения. Но все-таки он был обыкновенным человеком, и предстоящая встреча с Эль Бора-ком до некоторой степени возбуждала его воображение и наводила на кое-какие размышления.

Имя Эль Борака не раз упоминалось в рассказах, кочевавших по караван-сараям и базарам от Тегерана до Бомбея. В течение трех лет по Хайберу ходили слухи о жестоких битвах, разгоравшихся на некогда пустынных холмах, где теперь белый человек со свирепым взглядом утверждает свою власть над дикими племенами.

Британец и не думал вмешиваться в чужие дела, пока последний камень, брошенный Гордоном в лужу афганской политики, не стал угрожать забрызгать грязью двери иностранных дворцов. Уиллоби спускался на своем жеребце по извилистому Ущелью Минарета. Какой же Гордон предатель, размышлял он. В большинстве своем местные жители презирают белых, оставшихся жить среди них, но Гордона уважали даже враги, и, похоже, не только из-за его бойцовских качеств. Гордон, смутно припоминал Уиллоби, вырос на юго-западной границе Соединенных Штатов и еще до того, как подался на Восток, имел репутацию превосходного стрелка.

Проехав милю от входа в ущелье, Уиллоби обогнул скалистую стену и увидел маячивший перед ним Минарет — высокий, сужающийся кверху, похожий на шпиль утес, стоящий почти посреди каньона. Радом с ним никого не было. Уиллоби привязал коня в тени утеса, подошел к основанию Минарета, постоял, обмахиваясь шлемом, и задал себе праздный вопрос, сколько винтовок нацелены на него с невидимых позиций?

Внезапно перед ним вырос Гордон.

Это было потрясающее испытание даже для такого, привычного ко всему человека, как Уиллоби. Англичанин перестал обмахиваться и застыл, держа шлем на весу. Он не был предупрежден ни единым звуком, даже гравий под каблуком сапога молчал! Для Уиллоби, никогда не воевавшего с индейцами племени яки, было совершенно непонятно, как мог Гордон так тихо подкрасться!

— Вы, конечно, Уиллоби, — произнес американец с чуть заметным южным акцентом.

Уиллоби кивнул, не стесняясь разглядывая стоящего перед ним человека. Гордон был не массивным, а необыкновенно плотным, с квадратными плечами и крепкой грудью, выдававшими недюжинную силу. От Уиллоби не ускользнули черные рукоятки огромных пистолетов, что висели на бедрах Гордона, и рукоятка ножа за голенищем левого сапога. На грубом загорелом лице американца он тщетно пытался увидеть следы усталости и упадка духа. Однако черные глаза Гордона горели таким огнем, какого Уиллоби никогда не видел у представителей так называемых цивилизованных рас.

Нет, этого человека нельзя назвать выродком, участие в туземных потасовках ни в коей мере не сказалось на нем, при всем желании в нем невозможно было обнаружить ни малейших признаков отличия от цивилизованного человека. Скорее всего, это просто-напросто стремление примитивной натуры к своему естественному окружению. Уиллоби думал, что человек, которого он видит перед собой, выглядит, должно быть, в точности так, как выглядели неукротимые дикие англо-саксы каких-нибудь десять тысяч лет назад.

— Я Уиллоби, — сказал он. — Рад, что вы соизволили встретиться со мной. Может быть, сядем в тени?

— Нет. Нам не понадобится много времени. Мне передали, что вы в Газраэле и пытаетесь связаться со мной. Я послал вам с таджикским торговцем свой ответ. Вы его получили, иначе мы бы с вами не разговаривали. Скажите мне все, что хотите, а я вам отвечу.