Виктор Власов - Последний рассвет

Попрощавшись, пританцовывая, Рыжий Змей выбрался из проулка. На дорожках, во дворах, около буддийского храма Дзему, собралось множество народа. Тут ходили городские полицейские, охранники квартала. Несколько оммицу сновало среди простого люда, их, переодетых в крестьянскую одежду, Кагасиро определял по движениям и по слаженному перемещению — словно гребнем прочёсывали толпу хорошо обученные ситтапики , недавние такие же, как он, бандиты. Они недоверчиво оглядывали каждого встречающегося на пути. Под громкий звон бубенцов и звуки трещоток сосредоточиться было непросто. Охранники то и дело останавливались, осматривали с ног до головы скакавших вокруг них «демонов», требовали снять маску. Рыжий Змей проходил самыми людными местами.

По улице нёсся жеребец, за которым волочился выдранный ремень недоуздка.

— Единственный способ скоро выбраться из города! — словно иглой пронзила мысль. Кагасиро поймал его, ржавшего и неспокойного, заскочил в седло. Пришпорив, помчался в сторону склада, к воде, к пристани, где обычно удил рыбу старый знакомый лодочник. Миновав улицу торговцев рыбой, меж двух складских строений он увидел бирюзовую кайму залива. — Ушёл!!! — понёсся на радостях.

Болас , ловко брошенный с крыши, опутал лошадиные ноги, инерция выхватила Кагасиро из седла. Он опомнился на земле, помятый и грязный, одним движением освободился с помощью кинжала от своей циновки, намного сковывающей движения, и увидел спрыгнувшего лысого человека. Не торопясь, тот подошёл мягкими осторожными шагами, не отводя сердитого взгляда, положил левую руку на оплетённую кожей рукоятку меча в ножнах, напористо спросил:

— Догадываешься, кто я, Тэнгу?

— Мертвец?! — рука Кагасиро готовилась метнуть кинжал.

— Мы будем драться на мечах, — проговорил Лао сквозь зубы. Встряхнувшись, точно мокрый волкодав, он подёргал нервно головой, скорчил гримасу и зарычал. Так перед боем Лао всегда заряжался злостью к врагу.

— У тебя будет пять минут, чтобы поразить меня. По истечению времени… — недоговорив, он выхватил меч и молниеносно атаковал. В отличие от младшего брата, Зотайдо Лао не сдерживал эмоции. Он проводил бой мощно и кричал при каждом ударе, вкладывая в разящий клинок всю свою ярость.

Рыжий Змей, сверкая глазом, защищался, отступая в тень большого склада. Мастер зотай-до значительно превосходил противника возрастом, но орудовал катаной Лао без устали. Кагасиро, непривычный к такому темпу, очень быстро устал, и вскоре уже не помышлял об атаках — только вяло парировал удары. Он рванул в узкий проулок между складами, надеялся, что в нём Лао не сможет ловко работать катаной и станет мишенью для кинжала. Между складами оказалось очень мало места. Змей, перебросив меч из одной руки в другую, с силой бросил коцуку . Лао предугадал: успел подпрыгнуть, упёрся ногами в стенки, сощурился и встопорщил, ехидно улыбаясь, усы.

Кагасиро нахмурился: над ним издевались! Он кинул второй нож и резко переместил катану вперёд — приготовил для защиты. Мастер Лао кувырком перепрыгнул его, глухо приземлившись на ноги.

Бросив назад последний кинжал, разбойник был уверен, что поразил недруга. Повернулся. Лао лежал на земле и придерживал бамбуковую трубку у рта. Дротик уколол Кагасиро в бедро. Усыпляющее вещество быстро подействовало на усталого человека. Сначала Рыжий Змей ощутил недомогание, затем потемнело в глазах, он точно свалился в бездонную темноту.

Чайки противно кричали, кружась над водой между прибрежными островками.

В три дня середины июля укладывается праздник Обон — поминания усопших родственников. Шиничиро чувствовал себя счастливо: тренировки в этот день строго запрещались. Юноша наслаждался ванильным запахом крема, и, наблюдая за служанкой, медленно перебирал шёлковые струны бива и тихо напевал. В открытое окно Рёи заметила Шину и Шуинсая, возвращавшихся из города. Вечером они всегда задерживались в саду, гуляли и разговаривали. Шини убежал в комнату с токонама и убрал на место бива , которую тот сломал бы о голову сына-поэта, если б нашёл. Хотя, Рёи нравилось, и мама была не прочь послушать.

О героических предках императора Тоды никто ничего толком не знал. Но праздник отмечался — для порядка. Собираясь перед буцуданом , вместе с Шуинсаем семейные вспоминали предков рода Абэ, перечисляли их заслуги, восторженно повторяли предание о доблести и подвигах, рассказываемые из поколения в поколение, делали подношения ками .

Строго определёнными движениями и размеренностью чайная церемония создавала покой души, приводила в состояние, при котором душа особенно чутко отзывалась на вездесущую красоту природы. Белоснежные льняные платки и ковш, сделанный из спиленного куска бамбука, — традиционные предметы при подготовке к чаепитию. Рёи, залив чай кипятком, тщательно взбивала метёлкой густой белковый крем, которым украсит рисовые лепёшки, обёрнутые в красные бобы так, что получится красивый цветок пиона.

Ужиная, Шуинсай был по-прежнему строг и задумчив, предупредил сына, чтобы следующие несколько месяцев слушался Йиро и не смел опаздывать. И Шиничиро чувствовал: терпение отца не беспредельно — отец и так едва простил ему прошлую провинность.

— Не дай повода, чтобы мне сообщили о неповиновении — не избежать твоей спине бамбука!

Несмотря на неловкость, ими владело прекрасное чувство близости родных людей. В душе у каждого будто загорелся огонёк и не поделиться его теплом, казалось, невозможно.

Шина, подозревая долгое расставание, находилась в смятении, нервно молчала и пристально глядела на мужа. Волновалась, как ни странно, даже Рёи. Только Шиничиро пребывал в приподнятом настроении и хлопал длинными ресницами, не отводя глаз от отца. Его отлучка из додзё и из дома была для сына полна аромата романтического геройства. Когда-нибудь и про отца он, Шиничиро, расскажет в этот день своим будущим маленьким сыновьям, глядящим на него восторженно расширенными глазёнками… И, конечно, не мыслил и свою он жизнь без славных подвигов.

Иногда в короткие вечерние часы за ужином Шиничиро мог поговорить с папой не о тренировках, пошутить, улыбнуться, послушать истории, которые довелось узнать от простонародья на городском рынке, или от деревенского кузнеца, обрабатывавшего одновременно и додзё Ампаруа, к которому не раз заглядывал мальчишка просто так, полюбоваться на процесс. Хотя вообще-то кузнецы считались колдунами…

Наконец, выпив третью чашку саке , Шуинсай зарумянился, слегка прищурил глаза, сверкнувшие яркими бусинами, и растянул губы, облегчённо вздохнул. Обычная строгость пропала, в движениях и голосе чувствовалась лёгкая развязность. У сына и отца находилось мало тем для разговора. Сегодня, почувствовав натянутость и гнетущую тишину, Шуинсай стукнул себя по коленке и проговорил: