Марина Дяченко - Магам можно все (сборник)

— И ты не испугался огнедышащего черного великана?

— Я сам умею придумывать великанов. Но я не сказочник. Я много лет ищу одного человека… Ты знаешь, что в степи каждому путнику, переступившему порог дома, прежде всего предлагают развести огонь в очаге?

— Не говори мне о них… стервятники…

Варан терпеливо кивнул:

— Не буду… Я не понимаю, о чем ты, но я не буду. Скажи мне: в тех местах, откуда ты родом, тоже есть такая традиция?

Она наконец-то отклеилась от стены. Боком, чтобы не поворачиваться к Варану спиной, отошла в дальний угол. Тяжело уселась на потертую шкуру, скрестила ноги; пышная черная юбка улеглась вокруг, как дохлое морское чудище.

— Если ты ищешь его, — пробормотала колдунья, — ты дурак или сумасшедший. Никто его не видел.

— А некоторые люди говорят, что видели. Или видели их родители или знакомые.

— Это вранье.

— Ты помнишь дом, в котором родилась?

Она подняла голову. Посмотрела на него снизу вверх; Варана пробрал мороз — впервые за сегодняшний длинный день он испугался по-настоящему. Не привычным страхом бойца, велящим быть осторожным и дорого продавать свою жизнь, — этот новый страх был нутряным, парализующим, глубинным. В поддонье его звали «страх Шуу».

— Я все равно тебя убью, — слабо пообещала колдунья.

— Что я такого спросил?

— Я бросила. Я оставила… И я ничего тебе не расскажу. Пока не заслужу прощения, пока не освобожу эту землю… Мерзкие твари, они едят то, что произрастает на этих полях! Они пьют воду из этих источников… Ты знаешь, что под каждым таким полем лежит человеческая жертва? А под степью… Кости, кости… кости…

Медленно, будто ступая по канату, Варан пересек комнату. Подошел к рыдающей женщине. Опустился на каменный пол. Уселся, как она, — скрестив ноги.

— Я знаю, что пахаря кладут под поле и жену пахаря кладут под поле… Но это не жертва. Когда человек умирает, он хочет…

— Ты не понимаешь! Когда в этой степи сошлись Аркимонор с Эхрононом… Аркимонор заключил союз с Моа… но тот сломал договор, ему все равно было, кто победит… Трусов он сразу отправил в пещеры со светящимися камнями… А храбрецами населил эту землю… Они забыли себя… Они здесь, вокруг, и не могут освободиться… А я слишком слабая, чтобы дать им всем свободу, — сразу… Тысячи тысяч… никто не уцелел! Вороны закрыли солнце… Теперь здесь нет птиц, нет даже мух. Это проклятая степь, а я снимаю проклятие. Я одна…

Она вдруг перестала плакать. Отвела волосы, рукавом вытерла нос, посмотрела на Варана мокрыми глазами — неожиданно спокойно, даже приветливо.

— Ты думаешь, я сумасшедшая?

Варан молчал.

— Я сама так думаю, — призналась она. — Иногда мне кажется, что я рехнулась… Но все дело в том, что я совсем одна. Совсем одна перед этой степью. А она такая огромная. А дело идет так медленно. Я отвоевала у нее кусочек… Освободила от заклятия… У меня нет сил. Мне нечего есть… потому что то, что дает заклятая земля, я не возьму в рот. А освобожденная земля дает так мало… почти ничего. А ты пришел сюда и спрашиваешь о моем доме…

— Извини.

— Ты думаешь, я брежу? Ты ведь не знаешь, кто такие Аркимонор, Эхронон… хоть о Моа ты слышал?

— Нет.

— И не надо, — она сдвинула брови. — Есть люди… существа, о которых лучше вообще не знать. И ты не надейся — я потом все равно тебя убью…

— Я и не надеюсь.

— Врешь, — она вдруг улыбнулась. — Вот один-то раз я тебя поймала на вранье…

— Давно ты здесь?

— Давно. Долго. Несколько лет. Я еще молодая, мне хватит жизни… чтобы освободить их всех.

Улыбка ее угасала медленно, как огонек уходящей лодки.

— А ведь ты мне не веришь.

— Не то чтобы не верю, — Варан поерзал, устраиваясь поудобнее на голом камне. — Но я видел эти поля… леса… и эту степь. Знаешь, на что похожи твои… твоя… ну, то, что ты делаешь? На убийство. Вообрази: много людей на улице, каждый идет по своим делам… И вдруг появляешься ты с топором. И рубишь людям головы. А когда они спрашивают, за что, — ты говоришь, что освобождаешь их от заклятия…

Варан осторожно замолчал. Колдунья смотрела на него, покачиваясь взад и вперед. Когда она сидела, ее распущенные волосы доставали до пола.

— Там, откуда ты пришел, есть лекари?

— Да.

— А ты когда-нибудь видел лекаря на поле боя?

— Я никогда не бывал на войне.

— Ты трус?

— Нет. Но Империя не знала больших войн уже давно… Вот только сейчас восстали лесовики. Но это очень далеко отсюда.

— Послушай, — она наклонила голову к плечу, — а, может быть, мы говорим на разных языках? Ведь странно, что ты, который пришел из такой дали… понимаешь меня. Значит, на самом деле ты не понимаешь. Ты говоришь на своем языке, а я складываю из этих звуков свои слова — и говорю по-своему о своем.

— Но мы же отвечаем друг другу.

— А мы и отвечаем о другом… Я рассказываю тебе о Моа… понимаешь? Который предал Аркимонора… ну чего тут непонятного? И земля, вместо того чтобы высосать души воинов Эхронона — высосала души всех! И теперь эти души мучаются…

— Но я же видел, что поле счастливо, когда за ним ухаживают…

Колдунья в изнеможении прикрыла глаза:

— Да. Ты хрюкаешь себе по-своему, мне просто кажется, что твои слова имеют смысл. На самом деле этот смысл вкладываю в них я… И удивляюсь, что ты не понимаешь. А ты и не должен…

— Ты хотела рассказать о лекаре, — напомнил Варан.

— Лекарь, — колдунья устало вздохнула. — Лекарь освобождает раненого от размозженной руки или ноги… чтобы тот не умер.

— Ты прекрасно понимаешь меня. Я говорил об убийце, ты вспомнила лекаря — так всегда бывает, когда один защищает свое право проливать кровь, а другой пытается его остановить. Тот первый говорит: это кровь под ножом хирурга… Я имею право, потому что так будет лучше всем, и даже отрезанной ноге, она ведь все равно пропала…

Голова ее склонилась на грудь. В следующую секунду колдунья вскинулась, как человек, который засыпает — и боится уснуть.

— Ты в самом деле очень одинока, — пробормотал Варан.

— Меня одной достаточно, чтобы убить тебя. Не строй планов, бродяга.

— А я и не строю… Ты маг. Ты — отверстие, через которое в мир проникает новое, чего прежде не было… Что это?

— Освобождение. Свобода.

— Кого ты освобождаешь?

— Сколько можно тебе талдычить… Я даже не знаю, как ты понимаешь мои слова. Наверное, тебе кажется, что я говорю про базар какой-нибудь, про ярмарку, про торги… Или о том, как лучше устроить дымоход в какой-нибудь грязной крестьянской дыре…

— Хочешь, я вымою пол? Здесь ведь есть вода поблизости?

— Ну вот, — она улыбнулась. — Я права… Тебе кажется, что мы говорим о пыли, о воде, о тряпках. Но все равно мне легче — я так давно ни с кем не говорила.

— Разве тебе не… неприятно жить в такой грязи?