Марина Дяченко - Магам можно все (сборник)

— Да, с хвостиком…

— Смоет в море.

— Что? — отшатнулась Юта.

— Смоет в море, — Арман, морщась, коснулся рукой головы. — Сейчас я точно могу предсказать. Идет волна-одиночка высотой с башню… То-то у меня так затылок ломит… Берегу ничего не сделается, потому что там скалы. А островок низенький, пологий — ему-то больше всех и достанется. Все пальмы, орхидеи, фонтаны и тенты, паруса и золотое шитье — в море… Дай мне что-нибудь холодненькое на голову.

— Погоди… — Юта хлопала глазами. — Ты серьезно? Это же бедствие…

— Конечно, бедствие… Знаешь, сколько бедствий я видел за одно только последнее столетие? Послушай, намочи мне тряпочку, к затылку приложить…

— А люди? Жители?

— Ты человеческий язык понимаешь? Там ска-лы! Жители отделаются перепугом.

— А остров?

— Остров после этого приключения будет лысый, как пятка. Что ты так нахохлилась? Может быть, кто-нибудь и спасется.

Юта вспомнила драку в дворцовом парке накануне шляпного карнавала, вспомнила сцену, увиденную в зеркале: «Вся эта история с драконом немного фальшивая… Юта уродлива, к сожалению, и помочь ей может только ореол жертвы… Чего не сделаешь ради счасливого замужества…»

Оливия… Ну и горгулья с ней.

Ночью Арман был разбужен чьим-то присутствием.

Юта, босая, стояла перед его аскетическим ложем, и свечка оплывала в ее тонких пальцах.

— Арман… — в голосе ее была отчаяная мольба.

Он ничего не мог понять. От того, что Юта пришла к нему ночью, от того, что она стояла так близко, от того, что на ней не было привычной хламиды, а только наброшенная на плечи рогожка, прохудившаяся во многих местах — от всего этого Арману почему-то стало не по себе. Сам не понимая, для чего, он надвинул плащ, заменявший одеяло, до самого подбородка:

— Зачем ты пришла?

Она всхлипнула.

Его обдало жаром.

Она снова всхлипнула:

— Арман… Сделай что-нибудь…

— Что… случилось? Тебе плохо?

Она стояла, шмыгая носом, бледная, дрожащая, и тогда он решил, что у нее горячка, или припадок какой-нибудь, одна из страшных и непонятных ему человеческих болезней, от которых, как он слышал из зеркала, и умирают… Ему стало страшно.

— Спаси их… Они ничего… не знают, там, на острове… Не подозревают даже…

— Тьфу ты, проклятье!

Он окончательно проснулся, и ему стало стыдно за свое замешательство и за свой страх.

— Какой горгульи… Вот, подцепил твое ругательство… Какой горгульи ты меня будишь и пугаешь?

— Спаси их…

— Как? Я не морской царь, чтобы останавливать волны.

— Предупреди… Они еще успеют…

Он раздраженно сел на своем сундуке. Плащ соскользнул с его плечей, и Юта увидела голую смуглую грудь с туго выдающимися мышцами. А как же, попробуй, помаши широченными перепончатыми крыльями!

Она отвела взгляд и прошептала:

— Пожалуйста, Арман…

И горько заплакала.

Слезы прокладывали по ее щеками прямые, блестящие в пламени свечки дорожки. Нос принцессы жалобно сморщился, а губы беспомощно шевелились, невнятно повторяя просьбу.

Арман растерялся.

Он сидел на своем сундуке, заспанный, полуголый, а принцесса Верхней Конты стояла перед ним босиком и лила слезы, упрашивая о чем-то совершенно невероятном. Да кто он такой, чтобы вмешиваться в обычный ход вещей? Разве можно справиться со всеми бедами на свете?

— Ты понимаешь, что говоришь? — спросил он устало.

Она заплакала еще горше.

Под утро в маленький ажурный дворец на острове Мыши — летнюю резиденцию акмалийского короля — вломился незнакомец.

Совершенно непонятно, как незнакомец добрался до острова, расположенного довольно далеко от берега — при нем, как оказалось после, не было ни шлюпки, ни плота. Он кутался в черный измятый плащ, низко натягивал широкополую, тоже измятую, шляпу и размахивал приказом короля в свитке и с печатью на веревочке.

Он вертел ею перед носом заспанного лакея, потом дворецкого, потом фрейлины, занимавшей на острове пост главнокомандующего. Но прежде, чем печать была вскрыта, дворец уже проснулся, разбуженный страшной вестью.

— Спасайтесь! Скорее! — отрывисто выкрикивал незнакомец. Голос у него был чуть хрипловатый.

Принцесса Оливия, едва продрав глаза, засомневалась было — незнакомец ссылался на королевского звездочета, который обычно предсказывал погоду неправильно; печать на свитке оказалась больше, чем обычно — но уже заворочалось в темноте море, уже окреп ветер, доносящий от горизонта глухой, невнятный гул.

Хлопали двери и окна. Спешно паковались чемоданы, чтобы тут же быть оставленными на произвол судьбы. Лодок на всех не хватало. Полетели за борт мешки, бочонки, ковры и тенты. Из причала соорудили плот.

Незнакомец суетился больше всех — бегал, как сумасшедший, и торопил, подгонял, а то и просто запугивал, хотя необходимости в этом уже не было — на море явно начиналось что-то невообразимое.

А когда принцесса Оливия с фрейлиной и дуэньей, все ее подруги и кавалеры, два десятка слуг, повар с выводком поварят, плотник и прачка отбыли к берегу, ведомые капитаном в мундире на голое тело — тогда незнакомец потихоньку отошел за постройки, в минуту покрылся чешуей и взмыл в еще темное небо.

Флотилия двигалась медленно, слуги гребли неуклюже. Времени для спасения почти не оставалось. Занимался рассвет.

Когда лодка с парусом, шедшая впереди, достигла маленькой пристани у подножья скал, острые Армановы глаза увидели на горизонте белый гребень.

Когда плотник подсадил прачку на нижнюю площадку деревянной лестницы, волна занимала уже полнеба.

Вереница людей медленно, очень медленно преодолела десять пролетов деревянных ступенек и скрылась, как червяк в норе — в скале был пробит сквозной проход, прикрытый со стороны моря круглым валуном, и потому невидимый для Армана.

Арман оглянулся — и сразу же рванулся ввысь.

Волна прошла прямо под ним, он видел ее гребень так же ясно, как собственные когти. На гребне развевались ленты шипящей пены, похожие на алчные языки. Дно на мгновение обнажилось, и у Армана закружилась голова от разверзшейся под ним пропасти.

Волна перекатилась через остров Мыши, не заметив его, и ударила в берег, как в гигантский бубен. Берег содрогнулся и застонал.

Когда котел, бурливший в море, немного поостыл, Арман увидел остров Мыши. На нем уцелели две пальмы — одна с двумя ветками, а другая — даже с четырьмя.

Долго еще рыбаки, чьи лодки волной размозжило о скалы, выуживали из моря бочонки с дорогим вином, обрывки шелка, а порой и золотые украшения.

В один из дней Юта долго разглядывала причудливые знаки, некогда перерисованные ее рукой на стену около камина. Знак «небо», знак «море», знак «несчастье»… Подумав, принцесса решила возобновить изыскания в клинописном зале.