Роман Мережук - Солнценосец

Поэтому Марш перешел к их ближайшему окружению.

- Сир Лоттар, желаете услышать песню? - Фелидо не казался удивленным его визитом. - Могу я предложить божьему солнценосцу оду инквизиторам собственного сочинения?

- Валяй.

Смазливый бардик драл глотку на протяжении целого часа. Лотт скучал и наматывал круги вокруг него. Фелидо старался как мог, но Лотт не был благодарным слушателем, и пропускал львиную долю того, что нес этот человек.

- Вам понравилось? - перебрав последние струны, спросил Фелидо.

- Великолепно, - сказал без всякого выражения Лотт. - Позволите?

Бард бережно передал ему мандолину. Лотт вертел ее в руках, думая о своем.

- Вам же было скучно?

- Я такого не говорил.

- О, этого и не требовалось. Я знаю, как выглядит восторг. Его не с чем не спутаешь. Люди светятся изнутри. Я бывал в столице. Там играл Белькатор. Великий человек! Когда он играл, на лицах людей загорались самые разные эмоции - счастье, грусть, сопереживание! Он заставлял их ожить, сбросить земные оковы.

- А я, эх, - Фелидо прошелся по струнам, взял пару аккордов. - Не способен творить. Вы даже не понимаете - каково это - знать, что никогда не будешь способен подняться выше. Боги дали мне толику таланта, чтобы я мог отличить мажор от минора, но не сподобились сделать из Фелидо гениального исполнителя.

- Не переживай, главное терпение.

Лотт приободрил барда, встряхнув того за плечи. Фелидо был такой же пустышкой, как и его хозяева. Опрятный музыкант стал целовать его руки. Лотт скривился. Люди тянулись к его святости, как источнику вечной молодости. Лотт побаивался, что Фелидо чего доброго еще захочет испить его драгоценной кровушки, чтобы повысить собственный навык.

- Бросьте. У вас замечательная жизнь. Вы играете при дворе достойных людей и собираетесь жениться на красавице. Чего еще желать?

- Славы, - продолжил ненужную исповедь Фелидо. - Я хочу признания. Поймите, Белькатор был последним пьяницей и богохульником, но собирал толпы людей. Я следую законам божьим и чту благодетели. Но я скорее выброшу мандолину в Многодетную, чем стану петь до конца жизни заезженную "Печаль по девичьей улыбке". О, если бы вы знали, как я ненавижу эту песню!

- Будь хотя бы маленький шанс сотворить нечто по настоящему потрясающее, я, ни минуты не колеблясь, покинул бы Приют Нежности, - продолжал Фелидо.

Лотт освободил руку от лобызаний и натужно думал, как избавиться от настырного барда.

- Вы оставите Линду?

Фелидо заткнулся. Левый глаз барда задергался от нервного тика. Он слепил вымученную придворную улыбку.

- Я не говорил такого. Конечно же, нет, я бы ни за что ее не бросил. Она любовь всей моей жизни. Без нее я пропаду.

Верилось в это с трудом. Фелидо еще некоторое время затыкал некстати проскользнувший в беседе эгоизм. Но, поняв, что окончательно опростоволосился, взмолился:

- Только не говорите Эмме Ларрэ! Она такая славная женщина и не переживет, если узнает о том, что я вам сказал.

- Я нем как рыба.

- Спасибо. А сейчас, прошу меня извинить. Я должен сыграть хозяйке несколько любимых песен.

Фелидо сбежал от него чуть ли не бегом. Авторитет Эммы был железным для всех, живших в Приюте Нежности.

От дикого вопля Лотту стало не по себе. Он передернул плечами. На душераздирающие крики стекались монахини, словно муравьи на разлитый мед. Красные рясы с вышитой на груди монетой так и мелькали, исчезая в зеве хлипкой церквушки. Раньше он не придавал этому значения. Эта часть угодий пока что ускользала от внимания Лотта. Марш решил исправить оплошность.

Внутренности божьего храма напоминали столетнюю избу, в которой выросло не одно поколение детишек. Церквушку холили и лелеяли. Видно было, что это действительно место для очищения грехов и молитв тем, кто уберегает людей от зла Зарока.

В мерном подергивании свечей друг перед другом стояли Гэллос и Аллана. Они были единственными статуями в храме, как и единственными изделиями из камня. Даже здесь проявилась страсть Эммы. Казалось, божественные супруги вот-вот соприкоснутся губами - так тесно поставили скульптуры рядом.

Монашки обступили приходского священника. Пожилой мужчина кричал так, словно ему поджигали пятки. Он дергался всем телом, сбрасывая даже дюжих монахинь, пытающихся скрутить ему руки.

- Мы прокляты! - визжал сумасшедший. - Все прокляты. Я видел лоскуты! Десятки, сотни лоскутов чужих жизней. Их напяливают на себя только грешники. Верьте мне, я глас, вопиющий в пустыне!

Наконец монахиням удалось утихомирить буйного священника. Женщины призвали его помолиться, и священник ответил на их просьбы. Лотт смотрел как с десяток медников разного возраста и поставленный ими на колени сумасшедший истово молятся Аллане.

- Преподобный Висидос готовится отойти на небеса, - скорбно сообщила ему молоденькая прихожанка, одна из детей Эммы Ларрэ, которую Лотт помнил по званому обеду. Девочка тоже готовилась войти в сан и активно помогала усмирить старика. - Святая Элайза, снизойди к нам, очисть его разум. Он был самым добрым человеком, которого я когда-либо знала. Именно Висидос наставил меня пойти в услужение богам.

- В таком состоянии быть кастеляном...

- Старческое слабоумие взяло верх лишь неделю назад. Мы отменили мессы, пока епископат не пришлет нового кастеляна.

Приходского священника подняли на ноги. Монахини отряхнули подол его одежд, вытерли слюну со щек. Его повели в келью, на ходу шепча успокаивающие слова. Проходя мимо Лотта, кастелян встрепенулся. Он потянулся к Лотту костлявыми иссушенными руками. Лотт содрогнулся от омерзения - Висидос был слеп как маленький крысеныш. Белесая пелена подернула глаза. Катаракта, как третье веко животных, была толстой, абсолютно скрывшей зрачок. Из-за слепоты Висидос перестал следить за собой. В уголках глаз серыми пятнами узнавались гнойнички. Но, не смотря на уродство, Висидос нашел Лотта, как если бы действительно видел его.

- Найди их! Должны знать! Лоскуты душ надевают на тело! Грех! Порок! Я буду гореть в седьмом пекле, но не они. Должны знать!

- О чем он? - спросил Лотт у послушницы, но та лишь пожала плечами.

- Не знаю. Сам Висидос не знает. Не стоит видеть в болезни ясные мысли.

- Можно мне с ним поговорить?

- Конечно. Только не рассчитывайте на многое.

Послушница оказалась права. Вытянуть что-то полезное у полоумного священника так и не удалось. Висидос игнорировал его вопросы и плел чушь про лоскуты. Лотт обыскал его комнатку, но, помимо истертых требников и пары простецких сутан для еженедельных и новой для праздничных служб, ничего не нашел. Висидос не был эпицентром червоточины. Он просто выживший из ума старик, уставший ждать кончины.

Лотт обыскал деревянную церковь, перебрал все поленницы и опросил священников и агапитов, присматривающих за сумасшедшим, но не добился ничего выдающегося. Висидос всю жизнь посвятил службе в приходе, прожил мирно, ни с кем не ссорясь и оказывая любую помощь окружающим. По чести сказать, священнослужитель не заслужил того, как с ним обошлась старость, но Лотт давно понял, что не стоит ждать от добра, оказываемого другим, такого же добра для себя.